– Ты же сама жаловалась, что он был нытиком!..

Подслушивать разговоры взрослых – себе дороже.

Не ровен час обогатишься совершенно ненужными тебе знаниями. Неудобными. Царапающими душу. Заставляющими ворочаться в постели и напрасно призывать такой желанный сон. А сна все нет и нет, нытик – ужасное слово, оно сгодилось бы для любого постороннего человека, но только не для отца. Другие слова, которые его характеризуют, – тоже не лучше. «Чтец на фабрике», в то время как он мог быть боксером в полусреднем весе, на Кубе каждый второй – боксер. Он мог отпустить бороду и примкнуть к соратникам Фиделя, стать его правой рукой, заменив погибшего романтика Че.

Фидель и Че вызывают у Габриеля самые теплые чувства.

«Узнать о них как можно больше» – таков его девиз.

Это именно те знания, которые нужны Габриелю, они комфортны, расширяют кругозор, пробуждают мысли и формируют взгляды. Эмоции, которые они несут, всегда положительны. Да и как можно иначе относиться к личному мужеству, самоотверженности и самопожертвованию, к благородной идее обустроить социально справедливое общество, где всем будет хорошо. Где никому и в голову не придет грабить банки, а до этого – расправляться с кошками, ведь кошкам тоже гарантирована социальная справедливость. Несомненно, Фидель и Че – великаны. Герои и полубоги на манер греческих. И отчего только они не слишком нравятся Фэл?

Выяснять это Габриель не собирается. Выяснять – означало бы вступить с теткой в состояние, близкое к конфронтации, выслушивать аргументы и выдвигать контраргументы, спорить, отстаивать свою точку зрения. Идти по этой дороге у Габриеля – миротворца и конформиста – нет никакого желания. К тому же спор все равно выйдет письменным, как и само общение с Фэл.

Общаться с ней по-другому нет никакой возможности, уж очень она далеко.

Несмотря на это, образ Фэл не тускнеет в сознании Габриеля, напротив, поддерживаемый регулярными письмами, становится все более выпуклым и четким. Влияние Фэл так велико, что Габриель решается даже самостоятельно заняться радиоастрономией и астрофизикой. Благо, в библиотеке отца нашлось несколько книг, посвященных этим замечательным отраслям науки. Габриель с замиранием сердца открыл их, но дальше трех абзацев в предисловии не продвинулся —

до того они оказались сложными.

Заумный текст, чудовищные пятиэтажные формулы; определения, смысл которых ускользает, сноски, от которых возникает боль в затылке и хочется в туалет по малой нужде, – и как только Фэл со всем этим справляется?

Вот если бы у Габриеля были ярко выраженные математические способности!..

Но особых способностей у него нет, он ни в чем не преуспел. Он знает массу терминов, но не в состоянии хоть как-то классифицировать и систематизировать их. Малейшие трудности в осмыслении того или иного предмета заставляют Габриеля уходить в сторону или подниматься над ним на приличествующую случаю высоту. Всегда разную. Важно только, чтобы с этой высоты суть предмета выглядела цельным, радующим глаз пятном —

полосой прибоя

реликтовым лесом

виноградником в утренней дымке.

Любая подробность в ландшафте тяготит Габриеля: очутившись в полосе прибоя, можно легко порезать ногу о раковину, в реликтовых лесах полно змей и смертельно ядовитых насекомых, а с виноградных листьев гроздьями свисают склизкие улитки.

Уж лучше – парить.

С книгами и справочными материалами по Фиделю и Че дела обстоят гораздо проще: тут все понятно, никаких формул, никакой астрофизики. Повествование в духе «Графа Монте-Кристо», Габриель обожает такую литературу. И славно, что в библиотеке отца она преобладает.