Миками невольно вспомнил слова Ямасины: «…когда кто-то упорно что-то скрывает, невольно задаешься вопросами. Может быть, виновница происшествия – дочь какой-нибудь большой шишки». Он ведь в самом деле наорал на Ямасину, считая, что тот возводит на них напраслину… И в результате оказался в дураках!

Миками опустил голову. Лицо у него пылало, и внутри тоже разгоралось пламя. Он возражал журналистам, а его использовали. Он мог бы сказать, что просто исполнял свой долг. Однако понимал, он служит не только рупором, который транслирует распоряжения Акамы. Правомерно ли отдавать беременную женщину на суд представителей прессы? Миками во многом разделял позицию полицейского управления префектуры. Вот почему он заговорил, вот почему он долго думал о том, как положить конец бесконечной борьбе.

Но оказалось, что доводы руководства – фальшивка. Полное притворство. Миками зажмурился. Акама прав. Он ведь уже говорил Миками о своих взглядах. «А вот если вы не будете в курсе дела, вы ничего не сможете сказать… Верно?» Он дурак, что забыл! И ведь нечто подобное уже случалось. Разве Акама всегда, с самого начала, не пытался сделать из него марионетку?

– Да, кстати. Что там с Амэмией? Дал он свое согласие?

Миками не ответил. Он снова открыл глаза, но не мог себя заставить посмотреть Акаме в лицо.

– Какие-то трудности? Говорите!

Миками по-прежнему хранил молчание.

Акама приподнялся с дивана. Он сухо хлопнул в ладоши, как борец сумо, который готовится к атаке.

– Посмотрите на меня!

Миками вытаращил глаза. Ему стало немного страшно. Перед ним снова возникло лицо Аюми; оно мерцало, словно мираж, и постепенно таяло.

Акама медленно оглядел его с головы до ног, оценивая его реакцию. Потом его губы растянулись в улыбке.

– Недоразумения не в наших интересах, поэтому позвольте говорить начистоту. С вашей стороны неразумно полагать, что, если вас уволят с поста директора по связям с прессой, вы сумеете вернуться в уголовный розыск.

Перед глазами Миками возникло письмо с приказом об отставке.

В ту секунду он утратил контроль над своими эмоциями. «Вот оно! Мне конец. Сегодняшняя встреча – последняя. Так какого дьявола я должен лизать ботинки этому садисту, изображающему из себя начальника?»

Образ Аюми исчез. Его сменил другой.

Перед его мысленным взором появилась Минако; в ее глазах отчаяние и мрак. Она смотрела на него с мольбой… У Миками закружилась голова. Он вспомнил, как плясали на свету снежинки. Белая простыня, серое лицо начальника окружного участка, смертельно-бледное, безжизненное лицо молодой утопленницы… картинки мелькали, быстро сменяя друг друга. Минако возлагала надежды на его сослуживцев. На двести шестьдесят тысяч полицейских… Она рассчитывала на их глаза и уши.

– Что там с Амэмией? – послышался чей-то голос издалека.

Миками вздохнул.

– Миками, я вас спрашиваю! Отвечайте! – Голос Акамы приблизился. Стал даже слишком близким.

Миками поднял голову. Он понял, что губы у него дрожат.

– Я… мы еще обсуждаем все вопросы. – Казалось, с каждым словом его покидают силы.

– Поторопитесь! В начале следующей недели я должен сообщить обо всем в секретариат комиссара. Кстати, есть еще одно, о чем вам, наверное, следует знать. Пенсионер, которого сбила дочь члена комитета Като… скончался около часа назад. Я уже отдал распоряжения Саканиве, чтобы тот не распространялся об этом событии, если представители прессы не спросят его об этом прямо. Ожидаю от вас такого же благоразумного поведения! – Акама встал. Он был сантиметров на десять ниже Миками, но казалось, что его глаза смотрят на Миками сверху вниз, с большой высоты.