Через пару часов стемнело. Писатель не включал свет. Он вдруг понял, что написанное никуда не годится. Герои появлялись на первой странице, чтобы умереть на десятой, уступив место новым жертвам. А самое главное, он не хотел никого хоронить. А без этого триллер не складывался. В сердцах Иван Семенович швырнул авторучку. Она упала на бумагу, что-то крякнуло в ее внутренностях, и на рукописи появилась огромная чернильная клякса. Писатель плюнул от злости, допил вино и отправился на кухню спать – там еще оставалась кушетка. В этой комнате все, кроме стола и стула, уже было продано.

Как только из-за тонкой перегородки послышался храп хозяина, по Картине пробежали блики. Возможно, это была игра света. Но нет! Полотно ожило.

– Джульетта! – позвал юноша. – Новый хозяин дал нам имена. Можно, я буду звать тебя так?

– Мне нравится это имя, Ромео, – откликнулась девушка.

– Мы так давно с тобой вместе и так далеки… Я даже не могу коснуться тебя…

– Я написана белой краской, ты – черной. Если ты перейдешь ко мне, то исчезнешь…

– Я знаю… Ты тоже растворишься на белом фоне.

– Может быть, так будет лучше, – всхлипнула Джульетта, – я устала от одиночества.

– Не плачь, я люблю тебя, – с тоской в голосе откликнулся Ромео.

Лист рукописи на столе шевельнулся. Чернильная клякса дернулась и оторвалась от листа. Она прислушалась к разговору и вставила реплику:

– Эй вы, голубки, хватит шуметь. Поспать не даете.

Юноша и девушка не могли нагнуться и увидеть говорящего.

– Кто это? – спросил Ромео.

– Это я, Клякса, – откликнулась Клякса, приближаясь к Картине. – Что за упадническая мазня, – поморщилась она. – У художника краски кончились? Одна черная, да и той хватило только на половину картины.

– Здесь живем мы, – тонким голосом сказала Джульетта.

– Да вижу я, – хмыкнула Клякса. – Тоже мне, жизнь. Два силуэта пьяной кистью. Даже я лучше смогу.

– Прошу вас быть вежливее в присутствии дамы, – твердо заявил Ромео.

– Чего?! – Клякса даже подпрыгнула над столом. – Ты кто такой, чтобы мне указывать?

– Я люблю эту девушку и буду защищать, – ответил Ромео.

– Закроешь собой? – протянула Клякса. – Это идея. Один «шедевр» я сегодня уже испортила, – она топнула ногой по рукописи, – хватит сил и на другой.

Пакостница подпрыгнула и оказалась на холсте.

– Так, – сказала она, оглядывая юношу. – Тут для меня слишком много белого. А вот на другой половине…

– Не смей! – крикнул Ромео.

– Да? А что ты мне сделаешь? В тебе чернил-то всего – на одну строчку.

– Разве в чернилах сила?

– Вот и посмотрим, в чем…

Ухмыляясь, Клякса перешла на черную половину и начала старательно замазывать силуэт девушки. Ей это удалось, но она не подумала о собственной судьбе. Ведь, истратив чернила, она исчезла сама.

– Прощай, Джульетта, – заплакал Ромео. – Видимо, нам не суждено быть вместе, как в романе нашего хозяина. Я иду за тобой!

Он решительно направился к черной половине Картины.

– Постой, любимый! – вдруг раздался голос.

Ромео не поверил своим глазам: к нему шла Джульетта! Она была теперь черной, так как ее закрасила Клякса, но все тот же прекрасный силуэт!

– Теперь мы будем вместе навсегда! – воскликнул юноша, беря ее за руку.

– Да! – ответила девушка, кладя руки на шею любимому…

Утром Иван Семенович зашел в комнату и остолбенел: Картина полностью изменилась! На белом фоне с одной стороны стояли два черных силуэта девушки и юноши. Они застыли, обнявшись. А другая сторона стала черной. Символика полностью изменилась – любовь противостояла смерти.

Он посмотрел на рукопись – на ней не было вчерашней кляксы!