Потом она заплакала. Я отобрала телефон и взяла ее за руку. Огляделась. Плакала не только Лизбет. Некоторые дети молились. Кто-то молился и плакал одновременно. Учителя сгруппировались возле дверей, образовав живой щит на случай, если инопланетяне решат атаковать спортзал.

– Я так много хотела сделать, – лепетала Лизбет. – Я даже никогда… – Тут она снова разревелась. – Ну, ты понимаешь, о чем я.

– У меня такое чувство, что прямо сейчас происходит «ты понимаешь, о чем я», причем массово, – сказала я. – Возможно, даже под этой трибуной.

– Думаешь? – Лизбет вытерла ладонью щеки. – А ты?

– Ты про «ты понимаешь, о чем я»?

Я без проблем говорила о сексе. Проблемы возникали, когда разговор заходил о сексе в моей жизни.

– О, я же знаю, что у тебя не было «ты понимаешь». Господи! Я говорила не об этом.

– А я думала об этом.

– Я говорила о нашей жизни, Кэсси! Приходит конец долбаному миру, и все, о чем ты хочешь говорить, – это секс!

Лизбет вырвала у меня свой телефон и стала открывать и закрывать крышку.

– Поэтому ты должна пойти и во всем ему признаться, – заявила Лизбет и принялась теребить шнурки от капюшона толстовки.

– Кому и в чем признаться?

Я понимала, к чему она клонит; я просто тянула время.

– Бену! Ты должна поговорить с ним напрямик. Расскажи, что ты чувствуешь к нему еще с третьего класса.

– Шутишь? – Я поняла, что у меня загорелись щеки.

– А потом у вас должен быть секс.

– Заткнись, Лизбет.

– Это же правда.

– Я с третьего класса не хочу заниматься сексом с Беном, – шепотом сказала я.

С третьего класса? Я глянула на Лизбет – слушает ли меня. Она явно не слушала.

– На твоем месте я бы сейчас подошла к нему и сказала: «Похоже, это кранты. Это самые настоящие кранты, и я не собираюсь погибать в чертовом спортзале, даже не попробовав секс с тобой». А потом, знаешь, что бы я сделала?

– Что?

Я представила себе лицо Бена в такой ситуации и изо всех сил постаралась не рассмеяться.

– Я бы отвела его в оранжерею и занялась с ним сексом.

– В оранжерее?

– Или в раздевалке. – Лизбет резко взмахнула рукой, как будто хотела очертить этим жестом всю школу или, может быть, весь мир. – Не важно где.

– В раздевалке воняет. – Я посмотрела на великолепный контур головы Бена, сидевшего на два яруса ниже нас, и сказала: – Такое только в кино бывает.

– Ага, абсолютно нереалистично. То, что сейчас происходит, куда реалистичнее.

Лизбет была права. Вторжение инопланетян на Землю и вторжение Бена в меня – оба сценария абсолютно нереалистичны.

– По крайней мере, ты могла бы признаться ему в своих чувствах, – сказала Лизбет, словно прочитав мои мысли.

Могла бы, да. Может быть, когда-нибудь…

Это был последний раз, когда я видела Бена Пэриша – в душном спортзале (дом «Хоксов!») он сидел на два яруса ниже, и видела я только его затылок. Скорее всего, он, как все остальные, погиб во время Третьей волны. Я так и не призналась ему в своих чувствах. А могла бы. Бен знал, кто я, он сидел позади меня на некоторых занятиях.

Вряд ли он вспомнил бы, что в средних классах мы ездили в одном школьном автобусе. Однажды я подслушала его рассказ о том, как у него накануне родилась сестричка. Я тогда повернулась к нему и сообщила:

– А у меня на прошлой неделе братик родился!

И он сказал:

– Что ты говоришь!

Без всякой насмешки сказал, как будто и правда считал, что это здоровское совпадение. Потом я еще с месяц думала о том, что благодаря нашим малышам между нами установилась особенная связь. А в средней школе Бен стал звездой, лучшим принимающим в команде, я же превратилась в обыкновенную девчонку, которая смотрит с трибуны, как он набирает очки. Я встречала его в классе и в школьных коридорах, иногда еле сдерживалась, чтобы не подбежать и не сказать: «Привет, я Кэсси, та девочка из автобуса. Ты помнишь про малышей?»