На физическую реабилитацию ушло всего три недели. Это было поразительно. За те дни, что я провел в больнице, мое тело не только не пришло в непригодность, оно восстанавливало себя само с такой скоростью, что одного из лаборантов прикрепили брать у меня анализы трижды в день.

Но больше всего меня поражал собственный мозг. Он, словно лис под толщей снега, начал выкапывать утерянные подробности моей жизни и бережно возвращать, как будто приговаривая: «Держи, дружище. Кажется, ты потерял».

Вскоре меня выписали, и я вернулся домой, долечиваться и восстанавливать форму.

— Давай еще раз. — Я сел за стол, где Тай разложил еду. Жилые комнаты не подразумевали кухни, поэтому мы с другом переделали в нее примыкающую к спальне прачечную. И пусть там ничего не было, кроме микроволновки, кофеварки и чайника, позавтракать нам хватало.

— По одному воспоминанию, — кивнул я.

Мы начали заниматься каждый вечер после того, как обнаружили в системе Эхо особую лазейку. Никто о ней не знал, кроме нас двоих. Никто не мог делать также. В лаборатории о подобном не слышали, поэтому мы не распространялись.

Если обычное Эхо работало по принципу «что вижу — то транслирую», ограничиваясь только дальностью передачи образов в пару сотен метров, то мы вышли далеко за установленные пределы. Теперь мы могли отправлять не реальные, а созданные собственным воображением образы даже с закрытыми глазами, не теряя связи друг с другом. Словно по электронной почте, я упаковывал небольшую историю, зарисовывая ее в собственной голове и, как баскетбольный мяч, перебрасывал Таю. Она, ударяясь о его разум, раскрывалась перед глазами, как фильм в кинотеатре.

Я вытянул ноги, сложив их на стул, Тай хлебнул кофе и кивнул, ожидая. Сосредоточившись, я попытался вложить в его голову воспоминания и не расхохотаться при этом в голос.

Взгляд друга на моих глазах начал изменяться, становясь красноречивее любых слов.

— Вот же говнюк! — крикнул он и, схватив со стола тарелку, запустил в мою голову, но я ее поймал. — Ты знаешь, как нас Джексон отодрал после этого? Думаешь, его волновало, по какой чертовой причине я не смог утром форму натянуть?

Я расхохотался и, поднявшись, хлопнул Тая по плечу. Конечно, я знал. Джексон был их командиром, как у нас Джесс. Тай попытался меня ударить по перемотанным ребрам, но я увернулся.

— Эй, — рассмеялся я, закрываясь рукой, — чистосердечное признание смягчает наказание. Я не специально. Мы с Артом поспорили, а пари — дело святое, ты ж понимаешь.

— Ага, зашить мне рукава и штанины парашютными нитками — такая дичь только в голову Кавано могла взбрести. Придурки! — покачав головой, процедил он.

— Означает ли это, что ты тоже вспомнил Эдмундс? — прищурившись, спросил я.

— Пару дней назад, пока ты в больничке отлеживался, — ответил он. — Похоже, только на нас двоих сыворотка как-то иначе действует. Если раньше в голове был чистый лист, то теперь моя память исчезает лет с тринадцати примерно.

— Как и у меня.

— Думаешь, стоит обсудить с «командиром»? — изобразил я кавычки в воздухе, имея ввиду Джесса.

— Больше вони будет, если в лаборатории узнают. — Тай замолчал и спустя пару минут добавил: — Некоторые вещи лучше было бы не вспоминать, правда?

У меня перед глазами начала разворачиваться отправленная напарником история. Поливало как из ведра, так что одежда висела тяжелыми, насквозь промокшими пластами. Его отряд, тяжело дыша и по колено в грязи, наворачивал очередной круг. С волос и подбородков текли ручьи, а в ботинках хлюпала вода, поэтому они противно скрипели. Каждый раз, когда отряд пробегал мимо старшины, тот спрашивал: «Ну что, еще жалобы есть?» Дальше история обрывалась, да и рассказывать необходимости уже не было.