– Зато у тебя есть мы! Хочешь, я прочитаю стихи на испанском языке? – спросил Николя.

Судя по выражению на моем лице, он понял, что я ему не верю.

– Он правда знает! – кивнул Захар.

Николя улыбнулся и прочитал строки, пропитанные страстью, болью и гневом. Я не знала ни единого слова по-испански.

– Как ты считаешь, – спросил меня Николя, закончив декламировать, – о чем страдал поэт? Не думай, говори!

– О луне, страхе и ненависти.

– Это стихи Гарсиа Лорки в подлиннике. Сонеты о темной любви!

Николя продолжил по-русски:

– Мне правда стало легче, – призналась я.

– Dum spiro spero.[4] Тебя проводить? – спросил Николя.

Я вдруг покраснела и обрадовалась, что вечер скрыл мой румянец.

– Автобус сейчас подойдет.

Захар и Николя на прощание протянули руки, а я дала свой мизинчик, который они по очереди пожали.

У нас в Чечне нельзя дотрагиваться до руки чужого мужчины, это стыд и грех, но мы ведь просто друзья, и я мгновенно придумала компромисс.

От Захара веяло надежностью и спокойствием, а Николя был мне ближе по духу, веселый и заводной. Он успел рассказать, что не любит бумажные книги. Читает только в интернете.

– Бумажная книга живая! Электронная – мертвая, – возразила я.

– Электронная книга компактная, а бумажная – пыльная, – отбил удар Николя. – У меня аллергия на пыль.

– Тогда не пользуйся туалетной бумагой, а то будешь чихать! – пошутил над ним Захар.

Николя отправил мне на прощание воздушный поцелуй. Смеясь, я села в автобус, увозивший меня в комнатку, где мяукали кошки.

Переезжала я с Женей-водителем. Ребята прийти не смогли – уехали на стройку, где требовались сезонные рабочие. Женя, несмотря на то, что это не входило в его обязанности, помогал мне таскать тяжести и не попросил за это ни копейки.

В доме Нины Павловны он носил со мной мешки и коробки на чердак по узкой деревянной лестнице, извивающейся подобно лиане.

– Спасибо тебе! – без конца благодарила я его.

Если бы не этот русский парень, бескорыстно творящий добрые дела, моя жизнь окончательно бы превратилась в ад.

Хозяйка даже не подумала пожалеть нас после переезда, и в два часа ночи на чердак донеслись ее крики:

– Эй, вы! Сюда! Живо! Мне надо взбить перину.

Сонная, со свечой в руках, я спустилась по лестнице:

– Почему вы не спите? Сейчас глубокая ночь.

– Работай давай, – ответила Нина Павловна. – Подъем в пять утра. Могу разбудить один раз ночью, если спина затечет и понадобится перестелить постель. А кому не нравится, могут проваливать из моих владений.

Возразить было нечего. Я поняла, что мы обречены.

– Почему подъем так рано? Когда же нам спать?

– Отбой в полночь! – отчеканила бывшая надзирательница.

Вереницей потянулись дни рабства. Единственным просветом оказалось предложение Эльвиры справить мой день рождения перед ее возвращением в Москву.

Вырваться от Нины Павловны было практически невозможно, но мне удалось.

Мама осталась ухаживать за инвалидом.

Тетушка Юлия с дочкой накупили продуктов и накрыли стол.

– Тебе исполняется двадцать лет! Такое бывает только раз в жизни, – радостно щебетала Эльвира.

– Много раз думала, что я до него не доживу. Мне в каждом месяце можно справлять день рождения.

– Будем пить шампанское! Есть рыбу и птицу! – веселилась Эльвира.