Подготовки уйма, но едва заловил жертву, она уже не вырвется. А когда жертва на крючке – играй с ней, веди, преодолей начальное сопротивление, временами давай слабину, потом выбирай. Уинстон родился и вырос в городе, но понимал, что одну рыбу ловят в гигантские сети, другую – на наживку, а есть такая, которой требуется острога, мгновенный стремительный удар. Он, конечно, рыбачил не на лесу и крючок – на слово, орудовал не мечом, но мечтой. Эта игра – больше сказительство, чем кровавая охота. Временами Уинстон видел себя торговцем грезами, кинорежиссером, сценаристом, а его мугу становился персонажем пьесы, поставленной ради него одного.

Или ради нее.

Мугу женского пола были редки, но попадались. Выманили же у гонконгской вдовы миллионы? Роскошная афера, а в заголовки попала, лишь когда эти дубоголовые из Комиссии по экономическим и финансовым преступлениям все-таки выследили зачинщиков и – хватило же совести! – не приняли взятку, а отправили под суд. Даже деньги старухе вернули. Идиоты! Уинстон печалился – какое расточительство, столько работы псу под хвост, и все из-за доброхотов из КЭФП, не понимающих его бизнеса.

Охотник. Рыбак. Предприниматель. Нолливудский режиссер. У Уинстона много ролей, но он не преступник. Преступникам недостает искусности. Преступники лупят тебя по затылку и тырят бумажники, роются в сумочках. Преступники убивают – фармазоны соблазняют. Уинстон не забирал у мугу деньги; мугу всё отдавали сами, взор их туманился жадностью, их ослепляли доллары. А если они отдают сами, это не воровство.

Подчас Уинстона гнали с веб-чатов или сетевых форумов – на доске объявлений он видел постинг «Я здесь ооооооо» или «Фармазон, не входи!» и понимал, что на сайте уже кто-то окопался. Фиг знает – может, и коллега, сидящий через два терминала; так или иначе, правила требовали отступить, хотя порой у фармазонов случались онлайновые стычки за особо жирный куш. Это называлось «войны за мугу». Их Уинстон тоже сторонился. Это непродуктивно, это отвлекает от задачи: засечь, заловить, забить безмозглого мугу, выдоить досуха.

Иногда он находил в Сети резюме, с адресами и телефонами. Крайне полезно, когда наставала пора обрубать концы, угрожать жизни мугу, его семье и так далее. Подобные разговоры обычно заканчивались мольбами и лопотаньем: «Ах, вы меня убили! Ах, вы меня обманули!» Временами этот лепет перемежался угрозами судебного преследования – скорее раздражает, чем дает повод волноваться, – и вот тут домашний адрес – просто подарок с небес. Присобачиваешь «Гуглкарту» с фотографией дома мугу к записочке «Мы знаем, где ты живешь» – и, как правило, конец ахинее. Как бы то ни было, опасность судебного преследования минимальна – как от мухи отмахнуться. Все эти сердитые/печальные/возмущенные/недоуменные письма, забивающие почтовый ящик, – мелкая докука, не более того.

Реальная опасность – здесь, в Лагосе: внезапные налеты сотрудников КЭФП, желающих «обелить» репутацию Нигерии. Мешают работать трудягам 419-м, на потребу публике устраивают рейды и массовые задержания. Как-то раз и Уинстона замели – потому он теперь и кочевал по интернет-кафе, никогда не оставался на ночь и всегда подмечал, через какую дверь смываться, если что.

Начинал спамером, пользовался ночными скидками и засиживался в кафе допоздна, еще долго после того, как запирали дверь и переворачивали табличку словом «ЗАКРЫТО» наружу. Впрочем, толпу неотесанных собратьев всегда недолюбливал. Тихие смешки, отчаяние, прикинувшееся товариществом, сигаретная дымка, от которой ело глаза («Я что, один во всем Лагосе не курю?»), вечные тупые шуточки, утомительная одержимость женскими формами. Уинстон не спал до утра не для того, чтоб выслушивать поразительные истории о сексуальных победах, подлинных либо воображаемых; у него бизнес, а невнятные дискуссии о том, как бы поудачнее развести девчонку с острова Виктория на четыре-девятнадцать, чтобы в койку с тобой легла, – изнурительная потеря энергии. У Уинстона планы помасштабнее.