Для начала, едва получив рукопись, Лора составляла временную шкалу – выудить противоречия, выстроить события как полагается. Но события, происходившие после гибели отца, ее редакторским талантам не поддавались. Тасовались, путались. Перекрещивались. Сливались: красное и синее составляло новые оттенки, странную мешанину.

Как Лора ни старалась, они не выстраивались линейно. Не дьявол в деталях – дьявол и есть детали. Организовать панихиду. Позвонить родственникам. Написать некролог. А от мамы толку чуть – совсем окаменела.

Где-то по ходу дела отец обратился в пепел.

Что до некролога…

– Ты же у нас журналистка, – сказал Уоррен, упорствующий в своих ошибках. (Сколько ни объясняй, кем она работает, он не желал понимать.)

– Я не пишу, я редактирую.

– Да неважно. Некролог напиши, ага?

Странный это жанр, некрологи. Жизнь суммирована и заряжена словом. Что выкинуть? Что оставить? Полное имя усопшего – само собой, за ним семафорными сигналами аббревиатуры – образование. Диплом. Награды. Преподавательский сертификат (промышленный дизайн), Атабаскский университет. Перечислить детей, упомянуть вдову/вдовца (если имеется). Адрес и время проведения панихиды. Пожертвования вместо цветов. Цветы вместо гостей. Цитата из кого-нибудь помудрее и посентиментальнее. «Всему свое время, и время всякой вещи…»[5] Некрологи не пишутся – они конструируются.

– Это что вообще значит? – Некролог, который сестра поместила в газете, Уоррена немало озадачил. – Да восторжествуют небеса, хотя бы и рухнуло правосудие?

– Папа так сказал – написал, очень давно.

Может, и не писал вовсе; может, это она сочинила. Но все равно послание. От отца.

Результаты вскрытия сержант Бризбуа доставил лично, из уважения сунув фуражку под мышку. Сам прочел, едва они поступили из судмедэкспертизы. Причина смерти: «Травма от удара тупым предметом». («Да что вы говорите».) О том, что на Огден наследил только «олдсмобиль», как и о том, что расследование углубляется, он не помянул.

– Алкоголя в крови не было, – сказал Бризбуа родным погибшего. – Никаких наркотиков, никаких признаков сердечного приступа. С сердцем у него все было в порядке.

А Лора услышала: «У него было доброе сердце». Услышала: «Он был хороший человек».

Когда умерла Лорина бабушка, по миру не пробежало и ряби: она не скончалась – испарилась. А со смертью отца все перемешалось, все криком кричало, требуя внимания, как Уорреновы близняшки. Лора занималась похоронами, Уоррен – деньгами, звонил в страховую, не желал ждать, одного за другим оскорблял менеджеров, поскольку платежи и процедуры представлялись ему «неприемлемыми».

Тут-то они и заподозрили неладное.

«Дополнительное покрытие по страховке ваш отец оформил совсем недавно. Оно не применимо».

Так сказали в страховой Лориному брату. («Мелкий шрифт читай, болван».) Как выяснилось, за неделю до аварии отец увеличил выплаты по страхованию жизни, премия – в два с лишним раза больше. Но увеличения премии требовалось ждать полгода.

Мать переехала к Уоррену в Спрингбэнк, наконец смирившись с тем, что отец а) не позвонит и не скажет, что все это ужасная галиматья, и б) никогда не вернется домой. (Даже на кремации она ждала, что он в любую минуту появится; лишь после панихиды, уже на поминках, за треугольными сэндвичами с яичным салатом она поняла, что овдовела.) Дом Уоррена стоял в тупике среди других тупиков, и мать, с собой захватившая самый минимум для одной ночевки, целыми днями ходила во фланелевой ночной рубашке. Лора забирала мамину почту, перетягивала резинкой, складывала у себя дома возле аквариума.