Бризбуа припомнил, как один полицейский – Колин, кажется, – сказал, на месте исследуя траекторию: «Мимо ограждения на пару дюймов промахнулся».

– Неудачно вышло, – сказал Бризбуа.

– Неудачно вышло, – сказал констебль, – или удачно целились.

Лорин отец надел тот же свитер, что и всегда, с геометрическими оленями, уже несколько пообтрепавшимися, будто страдают от какой-то лесной чесотки. У отца этот свитер много лет – Лора еще с детства помнила.

Тогда они с отцом виделись в последний раз, только Лора этого не знала.

– А где зеленый кардиган? – спросила она. – Я же тебе кардиган на Рождество подарила.

– А, кардиган? У меня.

– Ты его не носишь.

– Я ношу. Я просто… – Он надевал оленей, отправляясь к Лоре, потому что помнил, как ей нравился этот свитер в детстве, как она сочиняла оленям имена, хотя все они на одно лицо. – Я думал, тебе этот нравится.

– Мне нравится, но он ведь поношенный уже.

И – вот это было ужасно. Он стянул свитер.

– Пап, да ладно тебе.

– Нормально. – И стоял перед ней в одной рубашке, а свитер комом в руке. – Ну, что у нас на обед?

Они застряли посреди ТЦ «Северный». Лора спустилась на лифте, встретила отца перед шоколадной лавкой «Лора Секорд».

– В ее честь, – засмеялась она. – Помнишь?

– Что? – Он, видимо, думал о другом.

– Лора Секорд. Героиня на коробке[3]. Ты говорил, меня назвали в ее честь. И что ты, когда ухаживал, добился мамы коробкой «Ассорти Лоры Секорд».

– Хм-м? Нет. Не в честь Секорд. В честь двоюродной бабки Иды, по матери. Лора Ида. Не в честь шоколада – это просто байка.

– Да, пап, я понимаю. Я же просто… Ну, ты что предпочитаешь? Китайскую? Греческую?

Они пришли в ресторанный дворик.

– Итальянскую? – спросила она. – Или тайскую? Может, мексиканскую?

– Я даже не знаю. А ты что посоветуешь?

– Греки у меня были вчера, – сказала она. – И Эдо меня как-то не возбуждает. Что у нас есть? «Тако Белл», «Вок Манчу», «Сеульский экспресс». Может, туда? Там корейская.

– Она же острая. Я острое не очень.

– Я знаю, но там ничего. Даже кимчи мягкое.

И они нашли столик, пообедали овощным рагу и мягким кимчи. Вот только разговор их был странен и нескладен. Отец отвлекался, потом внезапно сосредоточивался, хотя и не всегда на теме беседы.

– С тобой все будет нормально, – сказал он ни с того ни с сего. – Мать за тебя переживает, но с тобой все будет нормально.

– Мама переживает? Почему переживает?

– Считает, что ты мало в люди выходишь.

Лора рассмеялась:

– У матерей работа такая. Переживать.

– А я не переживаю, – сказал он. – В тебе сила течет, Лора. Вот у Уоррена этого никогда не было. Гибкости такой. У тебя она от матери – уж явно не от меня.

«Папа напрашивается на комплимент».

– Да ладно тебе, – сказала она. – В тебе сила о-го-го.

– Нет, – сказал он. – Во мне нету. Думал, есть, а нету. Вот ты – другое дело. Я всю жизнь тобой горжусь.

Когда она отправилась в университет, отец помог ей переехать, и они мчались по прерии в прокатном фургоне – Лора, заткнувшая уши музыкой из наушников, и отец, устремившийся к горизонту. Закаты на просторах. Посреди всего мерцает город.

– Винни, – сказал отец, когда они туда подобрались. – Это его так называют.

Первый год она жила в общежитии, и отец приехал в гости на Благодарение.

– Мать передает привет и тыквенный пирог, – сказал он. – Покупной, но тем не менее.

Мама подменяла преподавателя, ей было не до поездок, не говоря о стряпне. А отец приехал, и День благодарения они провели вместе. Он переночевал на диване в общей гостиной и назавтра отправился назад, по прерии, к другому горизонту.