— Что, теперь я тебе не кажусь таким уж и жутким? — усмехнулся тот.

— Не уверена, — ответила честно. — Всё больше кажется, что я впала в кому, и теперь мне снится всякая дичь. Можно мне… посмотреть?

Убедиться в том, что ощущаю.

Хотя и тогда не особо верилось.

Когда он отступил молчаливой скалой, а я смогла дойти до зеркала.

Даже тогда, несмотря на то, что видела и осязала, всё равно не верилось.

Так ведь попросту не бывает!

Вся извертелась в поисках намёка на шрамы.

Ни единого!

А ведь порезы точно были глубокими. Щипались в первое мгновение от воды до срывающегося с губ шипения, так неприятно было. Сейчас же… ничего. Девственно-чистая кожа.

Чертовщина какая-то!

— Тебе что, вообще ничего не объяснили? — раздалось позади хмурое.

Сам мужчина остановился за спиной, сложив руки на груди.

— Не объяснили что? — обернулась к нему.

Он чертыхнулся. И что-то ещё произнёс на своём языке. Определённо нецензурное, судя по отразившемуся недовольству на лице.

— Может и объясняли, но я ни черта не поняла из их английского, если честно. Я в нём… ммм… не сильна. Вообще в языках, если честно…

Отчего-то стало стыдно. Он вон на моём языке как легко говорит. А я… дурочкой настоящей почувствовала себя рядом с ним на этом фоне. Но да, иностранные языки мне не давались никогда от слова совсем. Ни английский, ни немецкий, который мы изучали в школе. Только благодаря подруге и сдавала все контрольные и экзамены по этим двум предметам.

И опять я о ерунде какой-то думаю?

Когда он тут… порезы лечит зализыванием!

Как реально зверь какой!

Просто жуть!

Я даже не знаю, как на это реагировать правильно. И стоит ли? Для него вон это всё точно в порядке вещей.

А я…

А он…

— Да? — фальшиво удивился. — А до тебя обычно считалось, что с рабами разговаривают на их языке, когда те только прибывают, — закончил с нескрываемой злорадством.

И призадумался о чём-то. Своём. Ни разу не хорошем, если учесть, что, пока думал, хмуриться стал всё больше и больше.

Не знаю, что не понравилось ему, лично мне не понравилось сравнение. Я даже про его способности позабыла.

— Я. Не. Рабыня, — произнесла чуть ли не по слогам, сжав ладони в кулаки.

И во второй раз очень пожалела, что нож оставила на другом конце умывальной стойки.

— В самом деле? — выгнул он бровь.

— То, что меня украли и отдали тебе (против моей же воли, кстати говоря), не делает меня твоей собственностью. Ничьей.

— Ты поэтому обратно ко мне прибежала? Потому что вся такая независимая и самостоятельная? — съехидничал он.

Злиться так и не перестал. Наоборот.

А вот мне стало обидно.

Пусть он и сотню раз прав.

— Пожалуй, это и правда было ошибкой, — согласилась с ним, вопреки испытываемому. — Но, к сожалению, ты единственный здесь, кого я знаю.

То ли оправдала себя, то ли унизила признанием слабости. И сама не поняла.

Тем более, как ни странно, он тоже со мной согласился. Правда на свой лад.

— Хотя ты права. Клейма на тебе ещё нет. Так что официально ты пока мне не принадлежишь, — сообщил. — В глазах тех, кто об этом не в курсе.

Чего?!

— Какого ещё нахрен клейма? — повысила голос, сорвавшись на ругательство.

Хотя к последнему я прибегала в крайнем случае. Когда эмоции брали верх. Сильно верх. Как сейчас.

— Что такое клеймо ты тоже не знаешь? — съехидничал, помолчал немного и великодушно добавил: — То самое, что позволяет определить принадлежность того или иного существа на Карибском побережье к той или иной семье. Всего их семь, кстати, здесь.

— Варварство какое-то средневековое, — единственное, что нашлось в разуме на такое заявление. — Вы вообще знаете, какой век на дворе? Рабство давно отменили. И вообще…