– Могу ли я найти Соню фон Мекк?

Жена Кусевицкого, дочь «чайного короля» – купца Ушкова, догадалась:

– Вы, вероятно, говорите о княгине Софье Голицыной?

Дебюсси смутился. Конечно, как же он не подумал! Сонечка наверняка уже давно вышла замуж…

Она появилась в доме Кусевицких спустя два дня. Клод смотрел на эту высокую женщину и не узнавал прежней Сонечки: ярко и небрежно одетая, она казалась какой-то выцветшей – лицо в сеточке морщинок, волосы тускло-желтые – как будто жизнь выпила из нее все соки. И только глаза были по-прежнему с золотыми всполохами. И голос остался прежним – девичьим.

– Воличка, свет мой! – зажурчала она, будто они совсем недавно расстались. – Я слышала твои «Прелюдии». Особенно мне нравится «Девушка с волосами цвета льна».

– Это о тебе! – выдохнул Клод. Соня зарделась, как в юности, и прошептала:

– Ты счастлив с женой?

Дебюсси нервно сглотнул – он не знал, что говорят в таких случаях. И тогда Соня прошептала еще тише:

– Счастлив… А я… два раза была замужем… по маминому выбору. Ты же помнишь, она все решала сама. И это всех губило. Она и себя погубила. Однажды, никто не знает почему, порвала все отношения с Чайковским, а ведь она любила его. Мама и пережила Петра Ильича только на три месяца. Она все делала нелепо…

Клод сжал Сонину руку:

– Приезжай летом в Париж. Тебе понравится моя дочка.

– Лучше ты с семьей приезжай к нам! – улыбнулась Соня. – Я буду счастлива. Приедешь?

Дебюсси замялся: на такую поездку втроем – с женой и дочерью – он вряд ли найдет средства.

Соня проницательно поглядела на бывшего возлюбленного.

– Композиторы – не миллионеры… – понимающе протянула она. – Скажи свой адрес, и я телеграфом пришлю тебе деньги в Париж.

Клод стиснул зубы: принимать деньги от бывшей возлюбленной?! На это он не пойдет никогда! Но Соня уже поняла свой промах:

– Я не хотела обидеть тебя, мой лунный свет! Знаешь, когда в детстве мне хотелось чего-то сладкого или новую игрушку, у меня тоже не было на это денег. Увы, мама придерживалась строгих правил: не важно, что ты – миллионер, дети должны расти в строгости. Но моя нянька научила меня особому лунному колдовству. О, ничего страшного! Ты ведь тоже колдуешь над своими мелодиями, Воличка… Нянька была из деревенских крепостных. В наших деревнях все женщины немного колдуньи. И она научила меня… Слушай и запоминай, Воличка! Как народится месяц и начнет расти, ты выйди ночью на улицу и захвати с собой серебряные монеты. Покажи их молодому месяцу-рожку и произнеси три раза: «Как луне расти, прибавляясь, так деньгам моим расти, разрастаясь!» Дебюсси вздохнул:

– Твой заговор на русском языке. Как же я могу его сказать? Я не настолько силен в русском.

– Я для тебя его переиначу. Запомни одно слово: расти. Посмотри на месяц и скажи: расти! Потом на свои монеты и опять: расти! А потом потряси монетами три раза, чтобы месяц услышал. Тебя, Воличка, он, конечно, услышит и пошлет богатство, ведь ты – повелитель лунного света!

Дебюсси, как в юности, погладил Софью по голове:

– Ты такая же фантазерка, Сонечка! Приходи завтра на мой концерт, и мы договорим!

Голицына грустно улыбнулась:

– Хорошо, Воличка!

Но на концерт она не пришла. И больше Дебюсси ее не видел.

Зато концерты прошли с ошеломляющим успехом. Апофеозом явился прощальный вечер перед отъездом в Петербург – море икры и разливанные реки водки. Уже пьяненького композитора посадили в поезд. Он смотрел на месяц, грустно бегущий вслед за вагоном, и вдруг подумал: «Луна-то растущая!» Как во сне, вынул из кармана серебряные монеты и произнес три раза: