– Бедный Виланд, – со вздохом шепнула Уна.

– Кузнец откинул со лба свои длинные волосы (он не сразу узнал меня) и, подумав немного, ответил: «Тебе-то следовало знать. Ты предсказал это, старое существо. Я подковываю лошадей за плату. Я теперь даже не Виланд. Мое имя Придорожный Кузнец».

– Бедняк, – заметил Ден. – А что ты ему сказал?

– Что я мог сказать? Держа ногу лошади на колене, он посмотрел на меня, улыбнулся и продолжал: «Помню время, когда я не согласился бы принять в жертву эту старую клячу, сущий мешок с костями, а теперь радуюсь, что могу за пенни подковать ее».

– Разве ты не в силах вернуться в Валгаллу или вообще туда, откуда пришел? – спросил я.

– То-то и оно, что нет, – ответил он, продолжая скрести копыто. Он удивительно обращался с лошадьми. Старая кляча обнюхивала его плечо и тихонько ржала. – Ты помнишь, что в свое время, когда я был в полной власти, я не считался кротким? Я не освобожусь до тех пор, пока какое-нибудь человеческое существо искренне не пожелает мне добра.

– Ну, – сказал я, – фермер должен поблагодарить тебя, ты для него подкуешь все четыре ноги лошади.

– Да, – сказал Виланд, – мои гвозди продержат подковы от одного полнолуния до другого. Но фермеры и здешняя глина необыкновенно холодны и жестки.

Поверите ли, когда этот фермер проснулся и увидел, что его лошадь хорошо подкована, он уехал, не бросив неведомому кузнецу ни слова благодарности. Я до того рассердился, что тотчас повернул его лошадь и заставил ее пройти три мили обратно к маяку. Уж очень мне хотелось поучить вежливости этого грешника.

– Ты был невидимкой? – спросила Уна. Пек серьезно кивнул головой.

– Конечно. В те дни маяк всегда держали наготове, в случае французской высадки в Певнсее его могли мгновенно зажечь. В эту длинную летнюю ночь долго водил я лошадь туда и сюда, фермер думал, что он заколдован, да, конечно, так и было, и толстяк скоро начал молиться и кричать. Это меня не смущало; я был таким же хорошим христианином, как он. Часа в четыре утра из монастыря, который стоял на вершине Маячного холма, вышел послушник.

– Что такое послушник? – спросил Ден.

– По-настоящему послушник – будущий монах; но в те времена многие посылали своих сыновей в монастыри, как в школы, учиться. Этот молодой человек проводил месяцев по пять во французском монастыре, а теперь заканчивал свое образование тоже в монастыре, но близ своего дома. Его звали Гуг, и родные этого юноши владели всей вашей долиной. Гуг услышал крик фермера, подошел к нему и с удивлением спросил, что с ним. Старик наговорил ему всяких чудес о феях, духах и колдуньях, я же знал, что в эту ночь он не видел ничего, кроме кроликов да оленей. (Жители гор как выдры: они показываются, только когда хотят.) Гуг не был глуп. Он посмотрел на ноги лошади и увидел, что она подкована так, как ковал один Виланд. (Виланд особым образом загибал гвозди, и люди называли это «загибом Придорожного Кузнеца».)

– Гм, – произнес послушник. – Где подковали вашу лошадь?

Сначала фермер не хотел ему сказать; священники не любили, чтобы их прихожане имели какое-нибудь дело с древними существами, но наконец сознался, что лошадь его подковал Придорожный Кузнец.

– Сколько вы заплатили ему? – спросил Гуг.

– Пенни, – мрачно ответил фермер.

– Христианин взял бы больше, – заметил Гуг. – Надеюсь, вы в придачу сказали «благодарю»?

– Нет, – ответил фермер, – Придорожный Кузнец – язычник.

– Язычник он или нет, – сказал Гуг, – вы приняли от него услугу, следовательно, должны его поблагодарить…

– Что? – с негодованием сказал фермер; он сердился, потому что все это время я водил его лошадь кругами. – Что это вы болтаете, молодая сутана? Значит, по-вашему, я должен был бы сказать благодарю сатане, если бы он помог мне?