Ранней весной, когда восточные ветры резали кожу, точно острые ножи, множество их кораблей снова собралось близ Сегедунума. Алло говорил, что они не успокоятся, пока в открытом бою не возьмут хотя бы одну башню. И конечно, они дрались в открытом море. Целый час мы боролись с ними, когда же все было окончено, один человек нырнул между обломками своего корабля и поплыл к берегу. Я стоял и ждал; волна бросила его к моим ногам.

Я наклонился и увидел на его шее вот такую медаль, – Парнезий поднес руку к своему горлу. – Поэтому, когда он был в состоянии заговорить, я задал ему один вопрос, на который можно ответить только известным образом. Он выговорил нужное слово – священное слово поклонников Митры, моего божества. Пока он поднимался на ноги, я прикрывал его своим щитом. Видите – я не маленького роста, но он был на голову выше меня. Он сказал: «Что же дальше?» Я ответил: «Как желаешь, брат мой, оставайся или уходи».

Он посмотрел на волны. На море остался один неповрежденный корабль, недоступный для выстрелов наших метательных машин. Я знаком приказал прекратить стрельбу. Он рукой махнул кораблю. Судно это подошло, как подходит собака к своему хозяину. Когда оно было всего в сотне сажен от берега, молодой человек откинул волосы со своего лба и поплыл обратно. Матросы выловили его, и корабль ушел. Я знал, что почитателей Митры много в различных племенах, а потому не стал раздумывать об этом случае.

Через месяц я встретил Алло с его лошадьми подле храма Пана, о фавн, и он дал мне большое золотое ожерелье, осыпанное кораллами.

Я подумал было, что какой-нибудь городской купец посылает эту вещь Рутильяну в виде подкупа, но Алло сказал: «Нет, ожерелье – дар Амала, того крылатого, которого ты спас. Он говорит, что ты благородный человек».

– Он такой же. Скажи ему, что я буду носить его подарок.

– О, Амал – молодой глупец, но в серьезном разговоре скажу тебе, что ваш император совершает в Галлии такие великолепные подвиги, что крылатым шапкам хочется сделаться его друзьями или лучше друзьями его слуг. Он полагает, что вы с Пертинаксом могли бы вести их к победе. – И Алло посмотрел на меня, точно одноглазый ворон.

– Алло, – сказал я, – ты зерно между двумя жерновами. Радуйся, если они не расплющивают тебя, и не клади между ними свою руку.

– Я? – сказал Алло. – Я одинаково ненавижу Рим и крылатые шапки, но если бы крылатые шлемы думали, что когда-нибудь ты и Пертинакс выступите с ними против Максима, они оставили бы вас в покое столько времени, сколько вам было бы угодно. Для вас обоих, для меня и для Максима важнее всего выиграть время. Позволь мне отнести крылатым шапкам приятное известие; позволь мне сказать им что-нибудь, из-за чего они могли бы собрать свой совет. Мы, варвары, все одинаковы. Мы способны половину ночи сидеть и рассуждать о том, что нам скажет римлянин. Ну?

– У нас нет солдат. Мы должны бороться словами, – заметил Пертинакс. – Предоставь это Алло и мне.

Итак, Алло передал крылатым шлемам, что мы не будем биться с ними, если они не выступят против нас, они же (кажется, этим людям надоело терять своих солдат в море) согласились заключить с нами что-то вроде перемирия. Мне кажется, Алло, который, как лошадиный барышник, привык лгать, уверил их, что мы со временем восстанем против Максима, как Максим восстал против Рима.

Действительно, летом они беспрепятственно пропустили к пиктским берегам те нагруженные хлебом суда, которые я послал пиктам. Благодаря этому зимой пикты питались очень хорошо, и, так как они в некотором роде были моими детьми, я испытывал радость. На стене у нас осталось всего две тысячи человек, и я много раз писал Максиму, прося его, умоляя прислать мне хотя бы одну когорту из моих старых северобританских войск. Он не мог обойтись без них. Ему нужны были все силы для новых побед в Галлии.