— Я не готова, - Лира паникует. Она сдирает ногтем кутикулу с большого пальца, кусает губы, мечется взглядом из стороны в сторону, боясь посмотреть на меня.

— А когда ты будешь готова? – совершенно спокойно спрашиваю, будто мы обсуждаем что-то бытовое. – Когда ты начнешь платить по счетам, Лира? Или ты думаешь, что я тут благотворительностью занимаюсь, довольствуя случайными поцелуями? – голос меняет тональность, становится резче, грубее. Так я разговариваю с подчиненными, которые портачат на постоянной основе и никак не могут исправиться.

— Я помню нашу договоренность, - еле слышно лепечет Лира, не смея на меня поднять глаза.

— Контракт начнет действовать, как только ты окажешься в моей постели. Слышишь меня, Лира? – повелевать людьми голосом не все умеют, но я выработал этот навык годами, поэтому Лира сразу вскидывает голову. – Год ты будешь принадлежать мне во всех смысла, а если не согласна, возвращай долги и вали на все четыре стороны, удерживать не буду, - резко отодвигаю стул, встаю.

Собираю посуду со стола, поглядывая на застывшую девушку. Ей явно не по себе. Могу только догадываться, какие мысли бродят в ее темноволосой голове. Судя по нахмуренным бровям, по терзаемым зубами губам, Лира пытается договориться с собой. С одной стороны чувства к понравившемуся парню, в которого туда-сюда может без оглядки влюбиться, с другой стороны обязательства передо мной, ведь благодаря мне она избавлена от долгов и брата-игромана, упеченного в психиатрическую больницу.

Убрав последствия ужина, прохожу мимо стола, за которым сидит Лира. Не оглядываюсь. Я взбешен и сейчас похож на тикающую бомбу, которую нужно вовремя обезвредить. В своей спальне с ожесточением развязываю галстук, снимаю жилетку, рубашку и небрежно кидаю вещи в кресло. Медленно захожу в ванную, опираюсь об столешницу и смотрю себе в глаза в зеркале. Черные бездны. Вспышка злости уже погашена, после нее пустота. Откровенно говоря, до встречи с Лирой я не чувствовал ничего, мои чувства были словно под замком. И ничего удивительно в этом нет.

Я рос в неполной семье, меня воспитывала мать – одиночка. В моих воспоминаниях она всегда истерила, пыталась всем нравиться, манипулировала мной и окружением. Она с виду была очень жизнерадостной, а оставшись одна, превращалась в монстра, готового затюкать собственного ребенка. Когда я пришел в себя после аварии, и мне взрослые осторожно сообщили, что мама погибла, никаких чувств не испытывал. Отсутствие слез объясняли стрессом. Отца в глаза не видел. И никогда не искал. Он для меня чужой человек.

Алик Хаджаров стал для меня семьей, заменив мать и отца. Он тот, которым я восхищаюсь, который заставляет двигаться вперед. Он знает меня насквозь. Знает мои слабые и сильные стороны. Именно он учил меня испытывать эмоции, которых начисто был лишен с самого детства. Поэтому, когда я убил человека, Алик без колебания взял на себя вину, ибо знал, что тюрьма мне противопоказана. Там бы окончательно превратился в прелестного психопата. Люди итак очаровываются моей сдержанностью, отстраненностью и отсутствием интереса к их персоне. Загадки всегда притягивают.

Слышу стук в дверь, моргаю, отгоняя темные тени в своих глазах. Знаю, что Лира, именно это знание вновь заставляет меня чувствовать странное волнение в груди. Мысль «хочу» молоточком бьет в висках. Выработанная годами выдержка и умение скрывать себя настоящего, держит меня на плаву. Я открываю дверь и буквально впиваюсь взглядом в бледную Лиру. Смотрит на мою грудь, заметно начинает дрожать. Она отважно вскидывает глаза, секунду на что-то решается, а потом выпаливает на одном дыхании: