– Извините, а стрелять не будете? – крикнул Серёжа.

– Не, стреляй не будем! – ответил снаружи тот же голос.

Три пары рук толкнули дверь.

На крутой насыпи, с трудом удерживая равновесие, в окружении солдат, опустив лицо, стоял майор и засовывал в кобуру револьвер. Он поднял лицо и протянул руку Штину. Штин помог майору взобраться в вагон, тот потопал ногами и ударил перчатками по пыльным лакированным крагам.

– Нарушай дисциплина не нада! – сказал майор. – Через два часа поедем. Вы едете на станция Пограничная, там мы вас сдадим вашему генералу. Дверь, – он оглянулся и махнул перчатками на открытый проём, – можно открывай немного на остановках: моя понимай – свежий воздух, хорошо дыши! – сказал он и стал искать глазами.

Сорокин протолкался к майору и встал перед ним.

– Вы? – спросил Сорокина майор.

– Я, господин майор! – ответил Сорокин.

– Больше так не делай, он, – майор кивнул в сторону китайских солдат, – простой солдата, вчера лаобайси́н, совсем мала понимай военный дисциплина. – Майор обернулся и что-то стал кричать солдату, который всё ещё размазывал по лицу кровь. Солдат вытянулся и стоял, часто моргая глазами. – Я объяснил ему, что винтовка надо стреля́й, а штык коли! Попадай надо!

Майор спрыгнул на насыпь и показал, что дверь надо закрыть, только можно оставить небольшую щёлку. В вагоне передохнули.

– Вот так, господа, нам сошел с рук бунт. – Это сказал подполковник в застёгнутом под самый подбородок потёртом френче, его левая рука была подвязана.

Серёжа обернулся к нему:

– Алексей Валентинович, может быть, попросим у них бинт и перевяжем вас? Так и до гангрены недалеко!

– Попробуйте! – ответил подполковник и безнадёжно махнул здоровой рукой.

Серёжа высунулся в щель и закричал китайскому майору, но тот только отмахнулся.

– Черти косоглазые! Ничего у них нет! Давайте разбинтуем, я посмотрю…

– Давайте, голубчик! Да Харбина осталось несколько сот верст, жалко будет не доехать! – ответил подполковник и стал расстёгивать френч.

Серёжа обратился к коренастому прапорщику:

– Гоша, подбросьте дров и вскипятите воду!

Прапорщик пошёл в угол и вернулся с полным ковшом и несколькими поленьями. В центре вагона-теплушки стояла буржуйка, а на ней медный чайник.

– Надо, чтобы закипело, нет йода, хоть кипячёной водой промою, и бинты бы прокипятить. А дайте-ка мне ваш лоб, Алексей Валентинович.

– Серёжа, голубчик, позвольте я присяду, ноги еле держат.

– Конечно, Алексей Валентинович!

Штин и Сорокин переглянулись. Бледный, со вспотевшим лицом подполковник, кряхтя, сел на дощатый пол и опёрся спиной о стенку вагона.

– У вас жар, господин подполковник, ложитесь… Раздвиньтесь, господа, дайте место, – скороговоркой проговорил Серёжа находившимся рядом с подполковником и стал разматывать побуревший от засохшей крови бинт.

Сорокин почесал в затылке и присел. Это была его вина. Две недели назад, когда эшелоны с каппелевцами пересекли границу, китайское пограничное командование распорядилось, чтобы все сдали оружие: огнестрельное и холодное. Командующий русскими войсками генерал Вержбицкий пытался протестовать, но китайцы были непреклонны, они не хотели, чтобы двадцать тысяч белых русских были с оружием. Когда переговоры кончились, всех поэшелонно выводили на плац и разоружали. Подполковник стоял рядом с Сорокиным, и, когда Сорокин бросил свою винтовку, та, донельзя изношенная, самопроизвольно выстрелила. Пуля, непонятно как оказавшаяся в патроннике, срикошетила от вагонного колеса и попала подполковнику в локоть. Китайцы принесли бинт и немного йода и сказали, что у них больше ничего нет.