Я играла трупы столько раз, могла бы и догадаться. Но не чувствую ни зова интуиции, ни самого маленького подозрения. Просто хочу взглянуть, кто вляпался в кровь. Следы ведут к дальней кабинке, вода внутри не шумит, и я не испытываю смущения, отдёргивая шторку.

На полу сидит Игорь.

Голова откинута, ладони сложены на животе. У него вид человека, который задремал на пару минут – если не считать крови.

Красные следы, красные пятна на кафеле, красная рана в груди, из которой торчит рукоять ножа. Первая мысль: долго же он будет это отстирывать. Ещё секунда – и до меня доходит: это не бутафорская кровь. Не рукоять ножа с отпиленным лезвием.

Его рана, она настоящая. Убийство, оно настоящее.

Оставляя алые следы на полу, я бросаюсь наверх.

Через несколько минут в душевой собираются все: Алсу, которая сняла парик и распустила длинные чёрные волосы, Ольга с чашкой вечернего чая и Петя. Они чуть не сталкиваются в дверях, торопясь увидеть тело. Но, когда я подвожу труппу к дальней кабинке, там никого нет.

Это смахивает на шутку. Недавно здесь лежал труп. А теперь я смотрю на пол, капли воды на стенках, слив и не вижу ничего: ни тела, ни лужи крови. Смерть исчезла, как в очередном спектакле.

Открываю рот, чтобы спросить: «Какого чёрта?», но понимаю: все смотрят на меня. Кто-то с любопытством, кто-то мрачно, а кто-то с непониманием.

– Это что, шутка? – наконец рявкает Ольга. – Сегодня не первое апреля!

– Да я… Я видела его. Он был здесь! – звучит так неубедительно, будто я играю по ужасному сценарию.

– О боги, – она закатывает глаза.

– Но вот же, на полу… – Я осекаюсь.

Кто-то из нас натащил фальшивой крови со сцены, и весь пол, вся лестница теперь в алых следах. Если настоящая кровь Игоря и была среди них – она давно затерялась.

Глупо приоткрываю рот, глотая воздух, когда тёплая рука обнимает за талию:

– Боже, кажется, кто-то перегрелся. Или перепил, – Алсу хихикает. – Пойдём домой.

– Но он был здесь! Мёртвый!

– Видишь тело? Мы нет, – говорит Петя с такой доброй улыбкой, бесит!

– Так, а ну пошли вон из душевой! – наконец рявкает Ольга.

Стучат каблуки, Алсу тащит меня к двери. Створка захлопывается, разделяя нас и место убийства. Я не уверена, что смогу остаться в театре одна, поэтому набрасываю куртку прямо на окровавленное платье. Все три квартала до нашего дома Алсу болтает:

– Тебе надо хорошенько выспаться! И, это, будь осторожнее, ведь актёры часто с ума сходят. Слышала о Нижинском? Невероятный талант, но шизофрения…

– Это не галлюцинация! – перебиваю я.

– Да ладно, ты сама видела, никого там не было. И, боже, кому нужно убивать Игоря? Актёр он хороший, верно. – Она достаёт из сумки ключи. – Но когда за это начали перерезать глотки?

Пока мы поднимаемся по лестнице, Алсу продолжает говорить и говорить:

– Ты слишком много думаешь о мёртвых и слишком часто их играешь. Тебе надо расслабиться. Хочешь, сходим вместе по магазинам?

– Посмотрим.

Останавливаюсь у своей двери. Квартира, которую снимает Алсу, – этажом выше. Не успеваю достать ключи, она перехватывает руку:

– Лана, ты точно в порядке? Посидеть с тобой?

– Нет, – мотаю головой.

Может, она права, и я перегрелась в тяжёлом платье под светом софитов. Или фальшивая кровь оказалась токсичной, вызвав галлюцинации. Но мир вокруг кажется реальным.

Она не могла вырваться со сцены, правда?

Пообещав Алсу, что всё будет нормально, закрываюсь в квартире. Избавляюсь от окровавленного платья и наконец снимаю грим. Стоит выспаться перед завтрашней репетицией, но, упав в кровать, я не могу сомкнуть глаз.