– Кто ты? – спросил Саша, но на этот раз тьма не ответила.

Дни до субботы пролетели, как в тревожном сне. Нарисованная рядом с родителями тень не выходила у Саши из головы. Если раньше визит к любимому граффити приносил спокойствие и наполнял энергией, то теперь в мыслях творился полный кавардак. В пятницу Саша сбежал с пар пораньше и, завалившись в постель, моментально уснул. Но всю ночь его мучили кошмары – длинные пальцы нарисованного чудовища сжимали горло отца, а тень матери рыдала черными слезами, оставляя на стене безобразные разводы.

– Забухал, что ли? – вместо приветствия присвистнул Виталик, когда Саша подошел к условленному месту. – Ну и видок у тебя, краше в гроб кладут. Поосторожнее с этим, братан. В нашем деле твердая рука – больше половины успеха.

Твердая рука… Усилием воли отогнав неприятные воспоминания, Саша ответил:

– Все в порядке. Просто спалось плохо. Камеру достал?

– А то, – друг самодовольно похлопал по сумке, перекинутой через плечо: – Ну че, готов к славе? Толпа поклонниц – и все наши.

Саша усмехнулся:

– Веди давай, сказочник.

Спустившись в метро, они сделали пересадку на синюю ветку и доехали до «Удельной». Северный район встретил их ледяным ветром, и Саша, поежившись, засунул руки в карманы.

По традиции они сперва побродили по шумящему блошиному рынку. Виталик был тем еще барахольщиком и с пустыми руками отсюда не уходил. Видеокассеты, ржавые значки, оторванные головы резиновых пупсов – его интересовал любой хлам. Но на этот раз он нашел кое-что действительно полезное и не пожалел денег на старый пейнтбольный маркер с двумя упаковками разноцветных шаров в комплекте.

– Ну все, теперь я буду прямо-таки выстреливать шедеврами, – сказал сияющий друг. – Обо мне начнут слагать легенды.

– И звать тебя будут Виталик-скорострел.

– Поосторожнее с шуточками, я так-то теперь вооружен.

Улыбаясь, друзья вышли к Удельному парку, а потом и к цели своего визита – заброшенному ресторану «Охотничий домик», который больше походил на старинную усадьбу. Его открыли в середине прошлого века, в девяностых там заседали бандюки, а после пожара в 2010 году власти затеяли реставрацию, но в итоге плюнули на это дело.

Проскочив через дыру в заборе, Виталик расчехлил фотоаппарат. С колонны у входа на него смотрело вырвиглазное изображение торчка-растамана. «Одна из лучших моих работ», – любил прихвастнуть друг. Вот и сейчас не утерпел, прищелкнул языком:

– Хорош, да?

– Ага. На тебя чем-то похож.

– Иди в пень, – беззлобно ответил Виталик и сделал парочку снимков с разных ракурсов. – Тебе до такого расти и расти, салага.

Обогнув здание и запечатлев еще несколько граффити, они вошли в ресторан. Лучи фонариков вспороли темные внутренности заброшки. Под ногами хрустели мелкие камни, кое-где валялись шприцы, бутылки и окурки. Саша продвинулся по грязному коридору и замер, прислушиваясь. Отчего-то возникло чувство опасности. Показалось, что тени сгустились, будто кто-то наблюдает из темноты за незваными гостями.

– Есть кто? – крикнул он.

– Хорош уже, – сказал Виталик. – Бомжей разбудишь.

Хмыкнув, Саша направился вдоль разрисованной стены. Здание медленно разрушалось, став пристанищем всевозможной публики, к которой принадлежали и райтеры. Надписи бежали по стенам, свет фонариков то и дело вылавливал знаки, буквы, причудливые узоры. Заброшенный ресторан пестрел рисунками, словно покрытое татуировками тело.

Пройдя чуть дальше, Саша выключил фонарик. Здесь было светло – из двух окон-пастей в помещение втекал серый питерский день, и граффити на стене сразу притянули взгляды. Слева Саша изобразил сгорбленного киномеханика, из проектора которого льется черный свет. Справа – бабку, толкающую ребенка в озеро. В этих граффити таилось нечто тревожное, но холодок по спине Саши пробежал не из-за знакомых изображений.