Татьяна встретила меня как обычно. Никак. Я накануне предупредил, что заеду. Постучал в дверь просторной квартиры, которую купил для неё год назад, но никто не отозвался. Тогда открыл своими ключами.

Рассеянный табачный дым тут же ударил в нос. Я с детства ненавидел этот запах. Поморщился, мечтая скорее уйти, чтобы волосы и одежда не пропахли этим…

– Мам, – позвал громко.

– Я здесь, – прозвучал резкий голос в глубине квартиры.

Я прошел в гостиную, дверь которой была приоткрыта. Мать сидела на стуле, в длинном платье и размахивая тонкой кисточкой, наносила акрил на большой холст. Это была ее мечта – вернуться к своему увлечению. Я помог воплотить ее в реальность. Новая квартира в городе, материалы, одежда, полное обеспечение. Почти полное – не так давно она стала продавать картины. Только бы она была довольна и спокойна и больше не пыталась ничего с собой сделать. Раньше она срывалась в запои, а после винила себя, могла попытаться себе навредить. От этого я, даже будучи мелким, не мог спокойно спать и всегда боялся спровоцировать такое состояние у нее. Старался её не расстраивать, помогать, всё делать для неё. А она словно и не видела этого никогда.

– Смотри, – сказала она, не удостоив даже взглядом. Перекинула волнистые волосы, стянутые в небрежную косу, на другое плечо. Взялась за тонкую ножку бокала с красным вином. – Видишь? Я потратила на неё почти месяц. Знаешь, как я назвала её? – в голосе сквозила гордость за своё творение. 

Началось. Я посмотрел на холст. Красиво.

– Нет. И как же? – спросил, плечом навалившись на косяк.

В этой комнате почти не чувствовался дым. У матери было правило – не курить там, где работает. Правда, это не распространялось на комнату в общежитии, где мы жили раньше вдвоем.

– Что, даже предположений нет? – спросила она, до сих пор не повернувшись.

– Бабочки? – бросил я, зная, что всё равно ошибусь.

– Что? – голос повысился, мать крутанулась на стуле.

Нахмурилась, губы скривились. Она выглядела хорошо, даже несмотря на то, какой образ жизни вела прежде. После переезда многие углы сгладились и теперь она пила намного меньше. Я пожал плечом.

– Вот и твой отец никогда не понимал меня. Не понимал и не ценил. Моя семья отвернулась, когда узнали, что я с ним. Когда он бросил меня беременную, и я пришла домой, родители не захотели видеть меня. А ведь я могла сейчас быть с ними. И они бы приняли меня обратно, если бы... – она осеклась. – У меня было бы имя. Кто я теперь? Никто. Я лишилась всего. И всё из-за него.

И эту историю я слышал миллион раз. Она никогда не могла сказать прямо, что именно сын послужил помехой на пути к исполнению желаний, реализации амбиций. Её родители, как она говорила, были известными художниками. Ей сулили отличное будущее, но она отказалась от всего, встретив моего отца. А потом он сбежал. Иногда мне казалось, что мать застряла в том периоде жизни, где она была молодой, несчастной девушкой, которую бросил любимый и родители. И она так и не смогла до конца повзрослеть. Даже наличие ребенка этому не способствовало.

– Ты говорила, да. Так как называется твоя картина?

– «Освобождение» – с чувством произнесла Татьяна и я кивнул.

Она встала, поставила бокал на столик, взяла что-то. Кажется, бумажку.

– Кстати. Мне кажется это символичным. Твой отец появился здесь, когда я дописывала картину. Точнее, первый её вариант. Сегодня я вносила правки. Ах да. Он приезжал два дня назад и сказал, что у тебя проблемы. Представляешь? Я не видела его двадцать четыре года, и он начал разговор с этого.