Крышка замерла на миг, потом еще приподнялась, и еще. А затем из его утробы донеслось урчание, и на землю, перевалившись через бортик, вывалился мой мешок.

Я сглотнул – этого мне еще не хватало! Ведь хотел же чем-нибудь сверху придавить на всякий случай.

– Чего это он? – раздался слева от меня голос напарника Войцюка. Оказывается, он тоже наблюдал за странным поведением проклятого ящика. – Может, сломался?

– Может, – вздохнул я и повесил плечи.

– Нужно ремонтную бригаду вызвать, пусть осмотрят на всякий случай.

– Не нужно, – быстро сказал я.

– Почему? – уставился на меня пронзительным взглядом карих глаз инспектор.

– Там мой мешок, – я решил не усугублять ситуацию.

– Ваш? То-то я смотрю, знаком он мне!

– Этот распроклятый бак не хочет его брать, – пожаловался я.

– Как так не хочет? Почему?

– Не его мусор, видишь ли! Ему керамику подавай, а пластик и стекло – не надо. А мне что, делать больше нечего, как только сортировать битое стекло, пластик и металл?

– Не понимаю, – честно признался тот. – Что у вас там вообще в мешке?

– В мешке? – растерянно поморгал я глазами. – А фоторамка электронная со стены грохнулась – и вдребезги.

– Странная какая-то рамка, – покосился инспектор на мешок. – Больно мусору от нее много.

– Девять на сто двадцать, – брякнул я. Мне вся эта эпопея с телевизором уже порядком надоела.

Инспектор долго морщил лоб, пытаясь представить себе подобную рамку, затем чело его разгладилось.

– Внушительно! Дорогая, наверное.

– Вы не представляете насколько! – что было чистейшей правда.

– Так вы бы ее в прием утиля свезли, – посоветовал мне инспектор.

– А они потребуют, чтобы я оплатил утилизацию? Ну уж дудки! – взорвался я. – Я и так за вывоз мусора сумасшедшие деньги плачу, в мусоре целыми днями роюсь, будто бомж какой: макаронину – в один мешок, бумажку – в другой, козявку из носа – в третий! Не кухня, а склад мусорных мешков, ей-богу!

– Халявщик, значит, – ухмыльнулся инспектор, понимающе покачав головой, и посуровел. – Мешок придется забрать, господин Васильев.

– Придется, – мгновенно остыл я и виновато уставился на пыльные, с царапинками носки своих туфлей. Помявшись немного для проформы, я поплелся к ненавистному мешку, подхватил его и потащил обратно в багажник.

– Спасибо, что воспользовались моими услугами, – не без ехидства в электронном голосе ляпнул вслед мне противный бак.

– Да пошел ты! – невнятно буркнул я, не оборачиваясь, дотопал до своей машины, открыл багажник и забросил в него мешок.

Тем временем Войцюк как раз закончил терзать искусственный интеллект, вернее, наоборот. Войцюк выбрался из машины хмурее тучи.

– Подпишите протокол! – грубовато бросил он мне, отворачиваясь в сторону.

Я уставился в экран.

«Невиновен! Принести извинения. Отпустить.

Наряду 102 явиться лично для служебного расследования (предвзятое отношение к гражданину, неоднократная попытка опорочить честного человека)».

У меня аж на душе потеплело. Умничка, а не интеллект! Вот ведь как за меня вступился, а я его еще грязью поливал. Ну, Войцюк, будешь знать теперь, как честных людей трогать. Да меня теперь все ДПС-ники за три версты объезжать будут. А приятно-то как: честный человек! Да по большому-то счету, в кутузке сидеть мне уже положено за одну только попытку уйти от патрульной машины, а оно вон как…

Я ткнул пальцем в сенсор, выдернул из вялых пальцев лейтенанта свою книжечку с документами, прыгнул за руль своего старенького автомобиля и, не дожидаясь положенных извинений, вырулил со двора. Войцюк проводил меня печальным взглядом. Вид у него был совершенно убитый.