Западный мир все еще находился в шоке от запуска русских спутников. В октябре 1957-го Советы впервые отправили в космос спутник, который неоднократно облетел Землю, и над территорией Штатов пронесся, между прочим. А это значило, что отныне СССР был способен запускать с одного континента на другой ракеты, оснащенные атомным оружием.

Однако Ревэ имел в виду совсем другое событие. Он только что узнал по телефону, что в советской зоне Восточной Германии начали строить непроходимое ограждение в черте Берлина, изолировав Западный Берлин. Таким образом коммунистический режим хотел воспрепятствовать бегству собственного народа в сектора союзников. В разгаре была вторая блокада Берлина, намного опаснее, чем та, первая, тринадцатилетней давности. Голос Ревэ почти срывался:

– Людей, которые еще пытаются вырваться на свободу, расстреливают!

Взгляд Орехова упал на смятый авиабилет Париж – Перпиньян. Слава богу, он был в безопасности, далеко от трагических событий, под охраной французских спецслужб. Он сидел в лимузине и ехал вдоль живописного средиземноморского побережья, в то время как в центре Европы начиналась третья мировая война. Штаты не допустят такую провокацию. Рано или поздно, он это всегда предсказывал, решающее сражение неминуемо. Иначе человеконенавистнический большевизм никогда не отступится от своих планов завоевать весь мир.

Ревэ, похоже, прочитал его мысли. Нет, третьей мировой не будет, объяснил он, это нереально:

– Обе сверхдержавы обладают одинаковым потенциалом массового уничтожения: водородные бомбы, атомное оружие, химическое, биологическое оружие, а вскоре и боевые спутники появятся.

Орехов вытер платком пот со лба. Угораздило же его потерять где-то темные очки. Палящее полуденное солнце становилось невыносимым. Столь же невыносимым, как и невозмутимое спокойствие Ревэ по отношению к террору в Берлине. Орехов прикусил язык и ничего не ответил. Собственно говоря, он считал, что Штатам следовало заставить Советский Союз уйти из Восточной Европы и из Восточной Азии, пустив в ход «мать всех бомб». Но произнести сейчас это вслух в такой обстановке было бы совсем не к месту. Орехов недоверчиво наблюдал за Ревэ. Он давно уже подозревал, что французский лидер генерал Шарль де Голль, невзирая на противостояние в холодной войне, симпатизировал Советскому Союзу. Франция не хотела американского превосходства в Европе, надеясь на взаимопонимание с восточным исполином.

Спустя некоторое время им открылся потрясающий вид на горный массив Испанских Пиренеев. Только Ревэ пошел на обгон, как ему пришлось резко затормозить – навстречу неожиданно выскочил белый кабриолет. На горизонте появилась горная крепость.

– Вечерняя встреча состоится там – в Форт Беар, – объявил Ревэ и добавил: – Чтобы это не явилось для вас неожиданностью: знаменитый Жан Кокто примет участие в беседе. – От неожиданности Орехов чуть не поперхнулся. Это имя пробудило в нем смутное предчувствие.

Кокто был одним из самых знаменитых французов своего времени, писатель и художник, ему сейчас было за семьдесят. Для Орехова мировосприятие Кокто было чужим миром, далеким от его собственного добровольно выбранного, изолированного эмигрантского существования. Орехов отвергал ассимиляцию с доминирующей французской культурой, оставался русским, читал исключительно русскую эмигрантскую литературу, общался только с единомышленниками, а выходные проводил в русской православной церкви на рю Дарю в Париже или на авеню де Фре в Брюсселе.

В душе, однако, Орехов завидовал признанию, которым пользовался этот бонвиван, эта икона бисексуальной культуры, которая объявила кампанию против гомофобии во Франции. Литературный корифей был своим человеком в русских дворянских салонах в Париже, куда самому Орехову вход был заказан. К тому же Кокто называл знаменитого русского композитора Игоря Стравинского своим другом и поддерживал отношения с авангардистским балетом. Произведения самого Кокто ставились в Америке, а его фильмы выигрывали все премии. Тщеславный художник охотно хвастал своим состоянием. Орехов испытывал почти физические страдания от того, что этому хлыщу удалось еще и соблазнить русскую красавицу и икону моды Наталью Палей, принцессу из дома Романовых, которую обожала вся диаспора.