– Да, – согласился Тимур, – молодыми управлять легко. Неужели я такой старик? Молодежи надо почаще про их отличие от других, и вот они уже все, как доски в заборе. Странно, я всегда надеялся, что в инете человек свободен. Сидит себе в своем Мухосранске в одних трусах или даже без них перед компом, никто не видит, берет любой ник и пишет, как сам считает правильным и что считает нужным… Но, увы, даже такими оказалось так же легко манипулировать, как если бы они стояли на площади и слушали Цицерона.

– Еще легче, – сказал я невесело. – На митинг еще нужно народ собрать! А тут забрасываешь сеть сразу по всему миру и вылавливаешь не совсем умных, но которые страстно хотят казаться умными, оригинальными, лихими. Потому инет и зовут сетью или паутиной. Черт, как они достали… Или это все-таки соперники стараются?

– Они задают тон, – сказал Тимур. – Остальное – подгавкатели.

Алёна убежала первой за пять минут до конца рабочего дня, остальные разбрелись кто когда. Дольше всех проторчали Тимур и Роман, обоим хотелось успеть закончить сегодня что-то совсем уж надоевшее, а завтра взяться за новое.

Я ушел последним, прежние дома, которые видел днем, исчезли, вместо них нечто незнакомое, подсвеченное снизу и потому чуточку марсианское. Проезжая часть улица залита двумя потоками огней: в мою сторону приближается оранжевый поток раскаленного золота, а рядом, отделенная только белым пунктиром, течет в другую сторону красная с багровым тяжелая река застывающего металла.

На пешеходной части улицы прежние люди то ли вымерли, то ли их перебили, а вместо них город заполнили существа иной расы: никуда не бегут, одеты иначе, смеются громче, с любопытством смотрят по сторонам…

– Эй, парень! У тебя пенис есть?

Звонкий девичий голосок, вроде бы уже слышал такой, я поспешно обернулся. Молоденькая девчонка, почти подросток, а смотрит на меня нахально и весело.

– Есть, – ответил я несколько уязвленно, как могли подумать, что я беспенисный.

– Покажи!

– Еще чего, – ответил я с достоинством. – Ни за что!

– Почему? – спросила она с интересом.

– Я скромный, – объяснил я. – И застенчивый. Вот такой я.

– Странно, – удивилась она. – Всегда думала, что показать пенис проще, чем вагину.

– Это кому как, – ответил я.

Она сказала язвительно:

– Так чего же ты кричал тогда, чтобы я показала вам?

– То не я кричал, – объяснил я. – Это Тимур, мой приятель.

– Это тот маленький и юркий?

– Ага.

Она нахмурила лоб, припоминая, покачала головой:

– Он противный. И мне сразу не понравился. А тебе бы показала.

– Ну, спасибо…

– Хочешь, покажу?

– Нет-нет, – сказал я поспешно, – не надо.

– Почему? – удивилась она. – У меня там классно! Даже татуху отпадную забабахала!.. И губы бантиком, конечно.

– Не интересуюсь, – заявил я твердо.

Она спросила озадаченно:

– Ты… асексуал?

– Трансчеловек, – ответил я гордо.

– Транс… чего?

– Да ладно тебе, – сказал я. – Знаю, что подумала. Если транс, то трансвестит или трансбистер. А я трансчеловек, а трансчеловек – звучит…

– Гордо?

– Просто звучит, – сказал я. – А человек – это говно такое промежуточное. Вообще-то не говно, но если может перейти в трансчеловеки, но не переходит, то говно.

– Ух ты, – восхитилась она. – Значит, вы даже лучше, чем люди? Что-то вроде панков? Или готы? Может, эмо?

– Нет, – сказал я терпеливо, – это совсем другое. Панки – это обезьяны, только крашеные. А трансчеловеки… да ты не поймешь, ты же блондинка!

Она сказала обидчиво, но с достоинством:

– Да, причем натуральная, не крашеная!.. И что? Дура?.. Ладно, колись, что это за направление? Или это у вас секта?