– Ага, скажи ему: Ельцин слов на ветер не бросает! Сказал, панимаш, что сделает его министром обороны, значит, сделает, – важно проговорил Борис Николаевич и тут же спросил: – А как мы будем проворачивать всё это?

И поболтал в воздухе обеими руками, так и не найдя подходящей для «всего этого» трактовки.

– Борис Николаевич, – подключился к общению Бурбулис, – все предварительные условия переговоров подтверждены. Вам осталось только определиться: куда уехать на время, пока здесь всё не решится в нашу пользу.

– Гм, ясно. Когда начинаем?

– Десятого!

– А не рановато?

– Не опоздать бы! Горбачёв со всей кодлой четвёртого августа собирается вылететь в Форос, оставив на хозяйстве Янаева. Девятнадцатого возвращается обратно, чтобы двадцатого подписать новый союзный договор между уже не советскими и социалистическими, а национальными и федеративными республиками. Метит сразу в президенты Конфедерации под названием союз суверенных государств или союз советских суверенных республик. Вы же сами в Ново-Огарёве двадцать третьего апреля подписали его проект между нашей Федерацией, Украиной, Белорусией, Азербайджаном, Казахстаном, Киргизией, Узбекистаном, Таджикистаном и Туркменистаном.

– Не бывать этому! – бухнул кулаком по столу Ельцин. – Шиш ему! Вот, шиш! – всем тут же был продемонстрирован мясистый кукиш. Красное от злости лицо президента РСФСР исказилось. Даже его крупный нос сморщился, собрался складками и покраснел. – Будет Россия, и Украина, Белорусия, Армения и все остальные, а не новый Союз! По отдельности, каждый сам по себе. Но мы всех сильнее. Мы правопреемники! Мы сила! А они, пфф…

Его запал уже сошёл на нет, а Борис Николаевич всё двигал руками, желая договорить или что-то добавить. Потом вдруг резко передумал и уселся на стул, положив обе руки на гладкую столешницу красивого стола.

– Канешна, – заговорил он уже более спокойно, как обычно чуть растягивая слова, – добиться этого не просто. Но мы должны справиться, и обязательно справимся. Ведь мы – сила! Да?!

– Ельцин – сила, – тут же серьёзно улыбнулся Хасбулатов. – Мы всё сделаем, в лепёшку расшибёмся, но власть для вас возьмём.

– Канешна, возьмёте! Для того вас и держу, – наставив на Хасбулатова палец, серьёзно ответствовал Ельцин. – Момент нельзя упустить! Иначе нас, – тут он рубанул воздух ребром ладони, – так скать, всех в капусту! Не простят.

Все промолчали, не видя смысла спорить. Что или кого имел в виду Ельцин, присутствующим было без особой разницы. Все и так всё понимали и знали, где-то даже на порядок больше, чем сам Борис Николаевич. Он хоть тужился и пыжился, строя из себя новоявленного вождя или диктатора, но был лишь тем, кем был: простым и не сильно умным уральцем, сделавшим успешную карьеру «патамушта», а не вопреки.

– Так почему десятого? – вернулся Борис Николаевич к своему вопросу, замыленному Бурбулисом.

– Необходимо успеть всё сделать раньше девятнадцатого, как минимум, за неделю. У нас должно оставалось время на форс-мажор, – ответил тот.

– Десятого рано! Хватит и недели. Начинаем двенадцатого, – безапелляционно возразил ему Ельцин.

– Но…

– Никаких «но»! Я – Президент, а не ты, Бурбулис. Понял?! – и Ельцин в третий раз хлопнул кулаком по столешнице. – Будешь мне тут ещё политесы разводить, барбарис хренов!

Все хмыкнули, пряча улыбки в усах или отворачиваясь в сторону.

– Как скажете, – сдался Бурбулис.

Ельцин вновь обвёл всех испытующим взглядом, сморщив нос-картошку.

– Кто-нибудь ещё против?

– Двенадцатого, значит, двенадцатого, товарищ президент, – сказал Хасбулатов.