Уинстон приблизился губами к уху девушки.

– Сейчас, – прошептал он.

– Не здесь, – прошелестела она в ответ. – Вернемся в укрытие. Там безопасней.

Похрустывая веточками, они в спешке вернулись на прогалину. Снова оказавшись в кругу молодых деревьев, Джулия повернулась к нему. Оба они часто дышали, но в уголках ее губ заиграла улыбка. Секунду девушка смотрела на него, а затем нащупала молнию своего комбинезона. И – да! – это случилось почти как в его сне. Почти так же быстро она сорвала с себя одежду и отбросила тем же великолепным жестом, словно перечеркнувшим целую цивилизацию. Ее тело сияло белизной на солнце. Но прежде чем изучать наготу, его глаза обратились к ее веснушчатому лицу с легкой и дерзкой улыбкой. Он опустился перед ней на колени и взял ее руки в свои.

– Ты занималась этим раньше?

– Конечно. Сотни раз… ну, десятки, уж точно.

– С партийцами?

– Да, только с партийцами.

– И из Внутренней Партии?

– Нет, не с этими скотами. Но многие из них были бы рады, будь у них хоть малейший шанс. Они не такие святоши, как делают вид.

Сердце его взыграло. Десятки раз она занималась этим – жаль, что не сотни… не тысячи. Все порочное вселяло в него дикую надежду. Как знать, может, Партия внутри давно прогнила, и ее культ усердия и самоотречения – это бутафория, скрывающая распад. С какой бы радостью он заразил их всех проказой и сифилисом! Что угодно, лишь бы разложить, ослабить, подорвать! Он потянул Джулию к себе, и она тоже опустилась на колени.

– Слушай. Чем больше было у тебя мужчин, тем больше я люблю тебя. Ты это понимаешь?

– Да, прекрасно.

– Ненавижу чистоту, ненавижу благочестие! Хочу, чтобы не было никаких добродетелей. Чтобы все были испорчены до мозга костей.

– Что ж, дорогой, тогда я должна тебе подойти. Я как раз испорчена до мозга костей.

– Тебе нравится заниматься этим? В смысле, не именно со мной, а сам процесс?

– Обожаю.

Даже больше, чем он надеялся услышать. Не просто любовь к одному человеку, но животный инстинкт, первобытное безраздельное вожделение – такая сила разорвет Партию на куски. Он повалил Джулию на траву в россыпь колокольчиков. На этот раз у него все получилось.

Постепенно их разгоряченное дыхание вернулось к норме, и они разлепились в приятной истоме. Солнце, похоже, начало припекать сильнее. Обоим хотелось спать. Он потянулся к валявшимся в траве комбинезонам и укрыл ее. Почти сразу они заснули и грезили около получаса.

Уинстон проснулся первым. Он сел и засмотрелся на веснушчатое лицо, мирно покоившееся на предплечье. Если бы не губы, Джулию нельзя было назвать красавицей. Под глазами, если приглядеться, залегли морщинки. Короткие темные волосы были невероятно густыми и мягкими. Ему пришло на ум, что он все еще не знает ее фамилии и адреса.

Это молодое сильное тело, такое беззащитное во сне, пробудило в нем чувство жалости, желание оберегать его. Но та бездумная нежность, что охватила его под орешником, пока пел дрозд, вернулась не полностью. Он стянул с Джулии комбинезон и принялся рассматривать ее гладкий белый бок. В прежние дни, подумал он, мужчина видел женское тело, вожделел его, и дальше все было понятно. Но сейчас невозможна ни любовь, ни влечение в чистом виде. Больше нет чистых чувств – все запятнано страхом и ненавистью. Их слияние стало битвой, а кульминация наслаждения – победой. Это был удар по Партии. Политическая акция.

– Можем прийти сюда еще, – сказала Джулия. – Использовать одно укрытие два раза не так уж опасно. Но, конечно, не раньше чем через месяц-другой.