Убитые крестьянские повстанцы с трудом могут быть отделены от мирного населения. Поэтому их учитываем как жертвы террора. Но в число военных потерь Гражданской войны вполне можно включить убитых солдат национальных армий. Многие из них, как грузины, туркмены и таджики, воевали и с белыми, и с красными. Эти потери можно оценить только примерно: поляков 70 тысяч человек, эстонцев 2 тысячи, финнов 3 тысячи, латышей 7 тысяч, прибалтийских немцев 2 тысячи, грузин 10 тысяч, мусульман Средней Азии 30 тысяч.

В Сибири при Колчаке расстреляли порядка 25 тысяч человек. Столько же уничтожено Комучем в Поволжье. До 400 человек (не тысяч! 400 (четыреста) человек) истребили казаки в Забайкалье. Число жертв красного террора настолько превосходит число жертв любых других правительств, что часто политических врагов, убитых Комучем или казачьими атаманами, просто не учитывают. Тут счет идет в любом случае на сотни тысяч и миллионы человек. Чаще всего называют цифру 1700–1900 тысяч человек.

К цифрам боевых потерь и числу жертв казачьего, розового и красного террора надо приплюсовать число убитых петлюровцами, махновцами, более мелкими бандами националистов (мюридами Узун-Хаджи, например, на Северном Кавказе). Это порядка 100 тысяч человек.

Сюда же – убитые прямыми безыдейными уголовниками. Еще столько же, если не больше.

Получается уже колоссальная цифра: от 2 600 ООО человек, по самым скромным подсчетам, и до 3 300 ООО максимально.

Но и это далеко не все. Жертвы голода в городах, в первую очередь в Москве и в Петрограде в 1918–1920 годах – порядка миллиона человек.

Жертвы страшного голода сельского населения 1921 года – не менее 5 миллионов человек, а очень возможно, что и 7–8 миллионов.

Жертвы тифа и других смертельно опасных заболеваний: по разным оценкам, от 400 тысяч до миллиона человек.

Получается страшная «вилка» – от 9 до 13,3 миллиона людей.

Стремясь преуменьшить число жертв, коммунистические и прокоммунистические историки называют цифру «всего» в 5 миллионов. Антикоммунисты порой говорят о 19–20 миллионах[1]. Но это крайние оцени! скорее всего, они неверны.

Демографы учитывают не только прямые человеческие потери, но и тех детей, которые могли родиться и не родились из-за гибели родителей или из-за невыносимых условий существования.

Россияне, жившие в Российской империи к 1917 году, могли стать папами и мамами 20–30 миллионов никогда не родившихся детей. Страна недополучила порядка 30–40 миллионов прерванных или не появившихся жизней: четверть всего населения.

Демографическая катастрофа такого масштаба в Европе последний раз происходила в XIV веке, во время пандемии чумы.

Может быть, самое ужасное в том, что убивали не просто какой-то процент населения, а людей определенных классов общества. Большевики сознательно хотели оторвать голову обществу, чтобы самим стать этой головой.

А ведь верхушку любого общества составляют люди не самые худшие по своим личным качествам. Чтобы стать дворянином, интеллигентом, предпринимателем или «кулаком», надо было обладать некоторыми личностными качествами. Эти качества хотя бы частично передавались новым поколениям.

Истребление лучших представителей народа не могло пройти безнаказанно. А ведь работа по истреблению лучших продолжалась и при советской власти.

В 1932 году 4 % избирателей, более 7 миллиона человек, были лишенцами – то есть были лишены гражданских прав «за происхождение».

В 1936 году НКВД задержало за бродяжничество более 125 ООО малолетних беспризорников. Многие из них, при других стартовых условиях, могли бы составить цвет нации. Сколько будущих Менделеевых и Ломоносовых умерло на руках матерей в северных лагерях или скиталось беспризорниками, сделавшись в лучшем случае хорошими рабочими на «стройках века», мы уже никогда не узнаем.