– Пригибаясь, до вагонов. Пошли.

Может, он не понял, что я сказал, но, ни слова не говоря, последовал за мной. Согнувшись чуть ли не до земли, под прикрытием развалин, мы добрались до путей с теплушками и поднырнули под вагон. Оказавшись с той стороны, я подполз к вагонному колесу и осторожно выглянул. Как я и думал, стоило красноармейцу потерять нас из виду, как он сразу занервничал и теперь стоял, поводя стволом винтовки из стороны в сторону. Через минуту я услышал за своей спиной тяжелое Федькино дыхание и быстрые шаги.

– Где… он? – хрипло дыша, спросил он.

– Стоит, – негромко ответил я. – Подмогу ждет.

– Бежать… надоть… – прохрипел Оглобля.

– Надо, – согласился я с ним.

Только мы сумели добежать до опушки леса и скрыться за деревьями, как в прямой видимости показался боец в сопровождении нашего чекиста. В руке у того был наган. Оба с опаской смотрели на лес. Спустя пару минут чекист плюнул, и они пошли обратно. Стоило опасности исчезнуть, как меня начало потряхивать. Я сел на траву, прислонившись спиной к стволу, а рядом растянулся Федька, грудь которого ходила ходуном: он, так же, как и я, все никак не мог отдышаться. Минут пять мы провели в молчании, потом я сказал:

– Пошли отсюда. Еще приведут солдат…

– Смеешься? – скривился в усмешке парень. – Не пойдут они в лес. Забоятся.

– Лес для жизни человеку Господом предназначен. Чего в лесу бояться? – я сделал удивленное лицо, потом словно вспомнил, нахмурился. – Твоя правда. Совсем забыл про человека, он самый страшный зверь, как для себя, так и для других людей.

Теперь Федька смотрел на меня удивленно, явно не понимая, к чему это было сказано, но уточнять смысл сказанного не стал, спросил:

– Ты чего побежал?

– Не хочу обратно в тюрьму.

– Понятно. А как дальше жить думаешь?

– В большой мир пойду, искать свое место в жизни.

– Хм. Умно говоришь, сразу и не понять. Я о другом. Ты на себя посмотри. Сущий скелет, ребра торчат, да и одежа на тебе… Ладно, чего об этом толковать, скажу только одно: я, Иван, добро помню.

Немного отдохнув, мы поднялись с земли и неторопливо пошли, если я правильно понимал, огибая полустанок и село по большой дуге. На месте нашего отдыха остались, зарытые в землю, клочки записки, врученные мне Макаром Коноплей.

Хозяин принес нам в подвал кувшин с водой, бутылку самогонки, кружки, еду и пару свечей.

– Благодарствую, дядька Никифор, – поблагодарил его Оглобля. – Ты только Кольку…

– Убежал уже, – с этими словами люк захлопнулся.

Мой напарник по бегству зажег свечи, потом на перевернутом деревянном ящике организовал обеденный стол. Нарезал сало, лук, хлеб, потом достал из чугунка картошку. При виде еды у меня рот сразу наполнился слюной.

– Еще теплая. Бери.

В ответ я мог только кивнуть головой, так как уже жевал кусок хлеба с копченым салом и одновременно чистил вареное яйцо. Федька посолил крупную картофелину и откусил сразу половину, потом забросил в рот ломтик сала и хлеба. Несколько минут стояла тишина, мы жадно ели.

– Будешь? – кивнул он на бутыль самогона, стоящую на полу.

Я отрицательно покачал головой, продолжая есть. Федька пожал плечами (типа, как хочешь), и плеснул себе в алюминиевую кружку. Выпил. Сморщился.

– Ух, зараза! – и захрустел луком.

Снова налил, но пить не стал, а вместо этого крупно посолил уже очищенное яйцо и стал жевать вместе с хлебом. Какое-то время ел, потом неожиданно за метил:

– А ловко ты с краснопузыми справился. Одного в рыло, а на другого мужика толкнул. Как у тебя так ловко вышло?

Я пожал плечами, не переставая жевать.