Недовольный, что его приятные мысли перебили, комиссар бросил хмурый взгляд на командира, но выказывать свое недовольство не стал, так как знал буйный нрав Гришки Забугорного. Тот, если что не по нему, сразу бьет в зубы. Про него в полку говорили: если бы не его дикие выходки, он бы давно полком командовал.

– Какие бабы, товарищ? Полдня на совещаниях провел, потом целых три часа выбивал на складе для наших бойцов гимнастерки и патроны. И что ты думаешь?! Получил только половину из обещанного аж три недели тому назад! Хорошо хоть мыло на этот раз выдали полностью!

В штаб он, действительно, ездил за газетами и партийной литературой, а также выбил два десятка гимнастерок, два десятка кусков мыла, патроны, но главное, две кожаные куртки для себя и Федьки. Кроме этого, по особому заказу, а не за просто так, получил два новеньких маузера для себя и товарища Варакина. Что он за комиссар без кожаной куртки и маузера? Комиссар опять ушел в свои мысли, поэтому не сразу понял, что его о чем-то спрашивает Забугорный, скачущий на лошади рядом с ним. Повернул голову:

– Чего ты сказал?

– Ты что, Заглыба? Совсем оглох?! Я говорю, лошадей нам надо! Может, знаешь, где по деревням есть лошади?

– Мне не до лошадей сейчас, товарищ Забугорный! Ты мне лучше скажи, когда наступление будет, товарищ красный командир?! В штабе сказали, что идет накопление сил для главного удара. И что? Вшивота золотопогонная из всех щелей лезет, что твои тараканы, а мы чего-то ждем! Это, товарищ…

Его пламенную речь прервала выехавшая в пятидесяти метрах от них, откуда-то сбоку, из кустов, тачанка. Возница в солдатской рубашке и фуражке со звездочкой аккуратно, не торопясь, ее развернул, затем так же неторопливо слез с облучка и пересел за пулемет. Мне было видно, как Донской немного повел стволом, видно прицеливался.

– Это что такое, товарищ Заглыба? – придержал коня взводный и указал нагайкой на стоящую на дороге тачанку.

– Сам в догадках, товарищ, – непонимающе протянул комиссар, натягивая поводья. – Так я…

– Товарищ командир, гляньте! – неожиданно закричал один из бойцов и вытянул руку в сторону.

Головы комиссара и Забугорного автоматически повернулись. Из кустарника, который они только что проехали, высунулся, скинув прикрывавшие его ветки, ствол второго пулемета. Озвучить наше требование Донской поручил мне. Лежа с винтовкой среди кустов, я немного приподнялся и постарался крикнуть как можно громче:

– Вы окружены! Сдавайтесь! Считаю до трех! Раз! Два!

Взводный, хищно оскалившись, с ходу послал лошадь вскачь, одновременно пытаясь вытащить револьвер из кобуры, вот только в этот самый миг коротко простучал пулемет фон Клюге, и голова красного командира ткнулась в лошадиную гриву. Следом за ним один из конников попытался скинуть с плеча карабин, но получив пулю в голову из моей винтовки, свесился с седла.

– Еще желающие умереть имеются?! – спросил Донской окончательно растерявшихся красноармейцев. – Если нет, слезайте с лошадей, кладите оружие на землю и отходите в сторону.

Бойцы, не глядя друг на друга, стали спрыгивать с лошадей. Стоило им сложить оружие и сбиться в группу, как ударил пулемет штаб-ротмистра, скосив людей, словно коса траву. Донской живо соскочил с тачанки и быстро пошел к месту расстрела. Мы вышли из кустов, следом за нами вышел фон Клюге. Семь трупов, двое раненых. Подполковник вытащил из-за пояса револьвер и аккуратно прострелил обоим бойцам головы, после чего начал отдавать приказы:

– Штаб-ротмистр, берите подпоручика и устанавливайте пулемет обратно на тачанку. Поручик и вы, Никита Васильевич, обыщите трупы и стащите их в овраг. Что найдете, складывайте на телегу, потом будем разбираться.