– Повесить!

Солдат не повалился в ноги, прося о снисхождении и помиловании, лишь зло сплюнул и вызывающе сказал:

– Права не имеете! Суд должон быть!

– Мы сейчас тебе устроим суд, скорый и правый, – весело загоготали егеря, подхватили его под руки и поволокли куда-то в сторону. – Все устроим в лучшем виде, ваше благородие! – крикнули они Кармазину.

Но тот их уже не слышал. Едва сгинула стоявшая перед ним толпа, как открылся вид на сидевшего на лошади Соловьева и стоящую чуть поодаль карету с распахнутой дверцей, в проем которой свисала пола шубы, крытой серым сукном. Соловьев призывно помахал рукой. Кармазин поспешил к нему.

Он не прошел и двадцати шагов, когда дорогу ему заступил немолодой пехотный офицер в сюртуке и закричал, брызгая слюной:

– Что ви себе позволяешь?!

Кармазин невольно сделал шаг назад.

«Какой горячий! – подумал он. Скользнул взглядом по погонам: – Майор. – Опустил глаза на кривые ноги: – Бывший кавалерист. В пехоту сослали или сам подался?»

Вопрос, конечно, интересный, но время для выяснения явно неподходящее. Кармазин за полдня сильно поднаторел в разбирательствах, поэтому открыл рот и выдал многократно обкатанную тираду, постепенно повышая голос:

– Это что вы себе позволяете?! Почему в хвосте плететесь?! Какой полк? Кто таков?

– А вы кто такой, чтобы задавать мне вопросы и требовать отчета?

– Я исполняю обязанности командира арьергарда, – веско сказал Кармазин, благоразумно опуская свой чин и фамилию. Потом посмотрел на орлиный нос майора и добавил: – Полномочный представитель командующего князя Багратиона.

Подействовало. Майор смирился и представился:

– Князь Аминашвили, командир второй роты Архангелогородского пехотного полка.

«Как швили, так непременно князь», – усмехнулся про себя Кармазин и продолжил давить:

– Второй роты! Так, значит, это ваш взвод? – Кармазин, не оборачиваясь, махнул рукой назад.

– Это мой авангард. Послан вперед…

– Послан вперед для мародерства?

– Что вы себе позволяете?!

– А то и позволяю! Солдат вашей роты совершил мародерство на моих глазах и глазах многочисленных свидетелей, был пойман, уличен и предан суду. Как представитель главнокомандующего…

Тут сбоку возник один из егерей и весело доложил:

– Исполнено, ваше благородие!

– Что исполнено? – несколько недоуменно спросил Кармазин и обернулся.

На суке дуба, стоявшего у края дороги, висела неестественно вытянувшаяся фигурка давешнего мародера с выпученными глазами и вывалившимся чернеющим языком, голые ступни еще подрагивали. Под деревом сидел солдат и, кряхтя, натягивал на ногу сапог. Бауэр меланхолично курил трубку. Его дочки вылезли из-под полога телеги и смотрели на повешенного с жадным любопытством, раскрыв рты. Бывшие товарищи повешенного стояли, сбившись в кучку, и переговаривались, изредка кидая взгляды в сторону дуба и посмеиваясь. Капрал куда-то сгинул.

«Какая гадость!» – подумал Кармазин. Гадко было все, и виноваты в этом были… Ну конечно, егеря! Черт их что ли за руку тянул так споро выполнить его приказ. Вот что выходит, когда под команду попадают незнакомые люди. Гусары, неохочие до таких развлечений и знающие горячий, но отходчивый характер командира, тянули бы до последнего, до повторного приказа, до грозного окрика. Кармазин с неприязнью посмотрел на егеря. Того как ветром сдуло – бывалые солдаты тонко чувствуют умонастроение начальства.

– Что вы себе позволяете? – завел свою шарманку майор. – Я их командир, и только я хозяин над их жизнью и смертью! – воскликнул он, но без былого напора. И тут же совсем сдулся: – Я бы и сам его повесил, давно руки чешутся, да все повода не было.