Вдруг он широко улыбается.

– Кстати! Сегодня отмечаем начало учебного года! В холле на третьем этаже! Ну, пока.

Он тычет в меня пальцем и исчезает, хлопнув дверью.

Саймон, кажется, потрясен исчезновением моей соседки, зато я приободряюсь.

Я маленькая птичка, которая в этом году будет летать одна!

– Ну что, пошли есть пахлаву, – говорю я с преувеличенным энтузиазмом.

– Элисон…

– Что? А. – Я заставляю себя принять унылый вид и не показывать, что вообще-то нынешний поворот событий меня устраивает. – В смысле, да, было бы очень приятно жить вместе с кем-то, но… всё нормально. Не сомневаюсь, у этой девушки будет необыкновенный год. Я рада за нее. А ты знал, что морских леопардов также называют леопардовыми тюленями? По-моему, это гораздо лучше звучит.

Саймон воздевает руки.

– Нет, не знал.

Он явно подбирает слова.

– Слушай, я в курсе, что ты не любишь людей, но это не значит, что надо радоваться, если…

– Если кто-то предпочел провести год в ледяной тундре, изучая опасных и злобных животных, вместо того чтобы жить в одной комнате со мной?

Саймон грустнеет.

– Да. Но дело же не в том, что она знала тебя… и отвергла. Она просто воплощает свою мечту, ну или что-нибудь такое.

Мы сидим молча, и наконец мне становится так неудобно на твердой кушетке, что я встаю и подхожу к двери комнаты, где могла бы жить моя соседка. Я прислоняюсь головой к косяку и принимаюсь рассматривать пол.

– Жаль, что я не люблю людей. И, наверно, не стоит искренне радоваться, что я буду жить одна.

– Всё нормально, я понимаю, – мягко отзывается Саймон.

– И мне жаль, что я такая пессимистка.

– Это я тоже понимаю.

– И что… – Я не могу подобрать слова. – Короче, мне просто жаль. Я думаю, что ты совершил ошибку. Со мной.

Я впервые говорю вслух то, о чем думала несколько лет. Не знаю, почему это вырвалось именно сейчас, но, честно говоря, я много чего не знаю.

Краем глаза я вижу, что Саймон встает и поворачивается ко мне. Мягко, но очень уверенно он произносит:

– Нет. Я совершенно точно не ошибся.

Поскольку он хорошо меня знает, он не ожидает объятий или иных эмоциональных проявлений. Я доверяю Саймону, в том числе потому, что он уважает мои границы. Он в курсе, что пылкая сердечная привязанность – это не мое.

И люди.

И доверие.

– Но в чем лично я уверен, – продолжает Саймон, – так это в том, что ты обещала мне обед.

И мы идем в маленькое греческое кафе, расположенное в одном квартале от кампуса, и заказываем какое-то дикое количество еды. Я почти всё время ем и мало говорю, но Саймон умудряется сделать молчание не таким уж неловким.

– Интересно, какая она, – бормочу я в промежутках между глотками.

Я пытаюсь представить впечатления нормальной студентки – замечательную, шикарную соседку и себя, которой искренне нравится то, что происходит. Я два года прожила в общежитии и, что неудивительно, ни с кем не подружилась. Разумеется, это моя вина.

– Может, она клевая. Может, мы бы сошлись.

Саймон откашливается. Он-то знает, сколько у меня тараканов.

– Но, – спокойно продолжаю я, – самая большая любовь ее жизни – это, очевидно, леопардовые тюлени. А поскольку меня они приводят в ужас, мы бы, вероятно, всё равно не сумели подружиться. Так что это к лучшему.

Мне становится грустно, и я сосредоточенно принимаюсь доливать в бокал минералку.

– А что ты вообще знаешь про леопардовых тюленей? – прерывает Саймон мое навязчивое утоление жажды. – Я о них почти не в курсе.

Найти в Интернете картинку нетрудно. Я поворачиваю к Саймону экран телефона.

– Зубы. У них не зубы, а настоящие копья.