Но самое страшное – глаза. Эти глаза я не забуду никогда. Глаза, полные свирепой жаждой мести за каждый удар, за каждое унижение, которым их подвергают. Но еще хуже другие – равнодушные, ничего не выражающие, как у животных. Не надо особой проницательности, чтобы понять: души этих людей мертвы.

Дальше – больше. Оказалось, трюм разделен на несколько этажей. Мы были в самом верхнем, под нами еще один, а там еще бог знает сколько. Оттуда, снизу, глухо доносились стоны и сдавленные крики на незнакомом мне языке. Я подумал, что там еще хуже – вниз наверняка стекают все нечистоты через щелястые, наспех сооруженные дощатые настилы.

– Каждый взрослый негр, – назидательно сказал матрос, будто не замечая, что я близок к обмороку и держусь на ногах только потому, что ухватился за свисающий откуда-то обрывок каната, – каждый, ну… мужчина, значит, занимает пространство шесть футов на полтора. Женщины пять на полтора, дети – четыре на один. Так мы грузим в среднем пятьсот рабов. Их свои же продают. – Он заметил мой полный ужаса взгляд, пожал плечами и ответил на невысказанный вопрос: – За стеклянные шарики.

Я в панике начал карабкаться по довольно крутой, небрежно сколоченной лестнице. Джонс, увидев, в каком я состоянии, весело захохотал, уперши руки в бока. Потом повернулся к Юхану Акселю.

– Итак? Каков нынче курс? Что скажете о ценах?

Юхан Аксель начал сыпать цифрами. Джонс стоял, глядя в небо и шевеля губами, – видно, производил в уме какие-то сложные вычисления. В конце концов он посмотрел на моего кузена и расплылся в довольной улыбке.

Я не выдержал, бросился к релингу и меня начало выворачивать наизнанку. Чудом не заблевал шлюпку, на которой мы прибыли.

– Вы должны извинить его, – спокойно произнес Юхан Аксель, – он долго лежал в лихорадке и еще не со всем здоров.

По пути на берег он обнял меня за плечи – я никак не мог унять озноб, хотя солнце палило вовсю.

– Ты справился отлично, Эрик, – сказал он. – Куда лучше, чем я. Я свалился без чувств. Багге поспешил объяснить мой обморок солнечным ударом. – Юхан Аксель поднял голову и глубоко вдохнул свежий, солоноватый, пахнущий йодом морской воздух. – Это и есть главная тайна Бартелеми. Самый крупный рынок рабов на Антильских островах – представь только, рынок рабов на шведской земле… Здесь свободная зона, продавец не платит пошлин, а покупатель… покупатель платит минимальный налог на экспорт. Сейчас дела идут особенно хорошо. Англичане объявили войну Франции, голландцы у них в союзниках. Все перессорились, и теперь шведский остров – единственная нейтральная зона в Вест-Индии. Работорговцам с африканского берега больше и пристать некуда.

Таково было мое первое знакомство с мрачными тайнами Бартелеми. Мог бы догадаться и раньше, но так со мной почти всегда: чтобы что-то понять, мне нужно больше времени, чем другим. Я почти уверен – Юхан Аксель догадался раньше, или, может, предполагал что-то в этом роде. Он был лучше подготовлен. Ему оказалось легче приспособиться к царящим на острове порядкам. Но для меня увиденное стало настоящим испытанием. Все тяжелее стало выдерживать взгляды цветных обитателей Густавии. Только маленькая горстка из них была выкуплена и пользовалась относительной свободой. Остальные же состоят в рабстве у людей с более светлой кожей. И почему эти несчастные должны относиться ко мне лучше, чем к другим поработителям?

Страх, отвращение и ненависть под белозубой маской показной услужливости.

Очень скоро стало ясно: я почти не пригоден ни к какой государственной службе. Я, конечно, и так знал, что с цифрами у меня дело обстоит так себе. Никакой неожиданности, но остров словно бы лишил меня и прочих, пусть скромных, дарований. Талантом лицедейства я обделен, поэтому Багге и его подручные быстро поняли мотивы моих поступков. По их мнению, я чересчур чувствителен, а чересчур чувствительные особы доверия не заслуживают. В любую минуту у такого человека чувства могут возобладать над разумом, и неизвестно, чего от него ждать.