Я внутренне улыбнулась завязавшемуся разговору.

– Вот ещё интересный вопрос, – продолжаю, – «Что ты хотел бы изменить в своем воспитании, родительском подходе, если бы мог?»

– Я думаю, стал бы больше учиться в школе и в университете. Тогда мне было бы проще сдавать экзамены. Было бы не так тяжело.

– А мне бы хотелось, – подхватываю я, – чтобы моя мама любила нас детьми так, как она любит сейчас. Точнее, я знаю, она всегда нас любила, но не особенно показывала – до того момента, когда мне операцию в восемнадцать лет сделали. Я тебе рассказывала, что было осложнение, кровотечение, от которого я сознание потеряла, и она тогда всю ночь около меня сидела, держала руку на животе – мне так было легче терпеть боль. Потом я ничего не ела, а в один из дней сказала, что очень хочется арбуза, и она его привезла – это в декабре-то на нашем севере! Мне показалось, что она в тот день будто очнулась от спячки. Проснулись её чувства, её любовь. С тех пор я их всегда ощущала.

Муж притих. Теперь мне понятно, как работают эти вопросы. Они погружают тебя в состояние, которое ты можешь испытывать только с очень близким человеком, который достоин самого сокровенного. Обычно это происходит с теми, кто влюблен. В эксперименте лишь порядок событий меняется местами.

– Ещё по одному? – предлагаю я.

– Давай, – отвечает муж, доедая стейк.

– Что бы ты изменил в своей жизни, если бы узнал, что тебе осталось жить год?

Этот вопрос Кристиану явно не нравится.

– Я предпочитаю не думать об этом, – отвечает он. – Я так сложен. Ничего не планирую, пока это не произойдет.

– Я бы читала, писала книги, проводила время с тобой и с детьми – в общем делала бы всё то же самое, только, наверное, более осознанно, более включённо.

Мы молчим, а я украдкой поглядываю на наших мальчиков: старшему Саше скоро семь, младшему Даниелю в мае исполнилось пять. Маленькие непоседы… Вот и сейчас не могут спокойно сидеть: размахивают руками, то и дело вскакивают, бегут за добавкой…

Не так давно природа подарила их нам безо всяких усилий. Просто так. Что изменилось с тех пор? Что изменилось в нас, между нами, во мне, чтобы природа пошла вспять? Природа молчит… Почему вдруг подумала об этом сейчас? Знаю, почему… Задаю эти идиотские вопросы, но не решаюсь спросить о самом главном…

– Я думаю, перестал бы работать и отправился в кругосветное путешествие… – вдруг отвечает Кристиан, выводя меня из оцепенения. На этом наш диалог приходится прекратить, так как дети начинают громко ссориться… Пересаживаем их за наш столик.

Вечером на детской дискотеке мне удаётся вставить ещё один короткий вопрос из списка «Что у нас общего?» И получив сдержанное: «Внешне мы похожи и внутренне тоже», констатирую, что затея с вопросами не оказывает на нас желаемого воздействия.

Четверг

Сидя на следующий день у моря, я думаю, что этот эксперимент заранее был обречен на провал. Нельзя войти в одну реку дважды. Мы были влюблены, мы встречались, мы поженились, мы родили детей. Мы много раз заходили в реку любви, и вода в ней была всегда разной: по-летнему тёплой, как море в августе, и прохладной, бодрящей, как весенний дождь. И нет ни в одной из них преимущества, есть лишь способность чувствовать то, что есть в данный момент. Не нужно стремиться к той любви, что была. К ней уже не вернуться, да этого и не нужно. Перед нами новые горизонты, другие оттенки, только вот пока мы их не особенно различаем.

– Саша, зачем ты засунул руку в расщелину? – кричу старшему сыну. – Тебе злой краб сейчас палец откусит! – я действительно волнуюсь, потому что крабов здесь много, и они очень не любят любопытных мальчиков, даже с задатками Джеральда Даррелла. Но наш юный натуралист способен удивить не только меня, но и краба, которого Саша вытаскивает из расщелины. Тот грозно трясёт клешнями – мол, «я тебе сейчас покажу!», но в итоге Саша показывает его всем собравшимся вокруг любопытным родителям и детям.