Заброшенная им снасть ушла под воду вместе с поплавком, будто тот был свинцовым, а не из лёгкого гусиного пера. Что за наваждение! Лера дёрнул, почувствовал сопротивление и потянул на себя, что было силы. В тот же миг поверхность воды забурлила, и в ней блеснул исполинский бок.

– Ослабь! Ослабь! – крикнул Шурка, но было поздно.

Со звонким звуком леска лопнула, и Лера в последний раз увидел своё крашеное гусиное перо, которое, стремительно рассекая воду, скрылось в глубине.

– А-а-а! – завыл он в отчаянии, оглядывая оставшуюся снасть.

Осталось немного – само удилище да полметра лески. Лера принялся лихорадочно собирать новую удочку. В запасе у него имелось всё, кроме поплавка. Кто мог подумать, что нахальная рыбина утащит даже непотопляемое гусиное перо. Не раздумывая, Лера приспособил вместо поплавка фильтр от оброненного кем-то окурка. После этого рыба перестала клевать вовсе, словно ей там под водой приказ зачитали о ненападении. Немного погоревав, мальчишки отправились домой.

На перекрёстке стали прощаться. Шурке надо было идти по прямой, Лере – направо в переулок. Сгрузив карасей в придорожную траву, друзья взялись за делёж. Рыба была одна в одну, загляденье, а не рыба. Но на беду, карасей оказалось тринадцать.

– Вообще-то, это мой, – пригляделся Шурка к оставшейся между двумя кучками последней рыбине.

– С чего это ты взял? – не поверил Лера.

– А я его за пузо поймал, помнишь?

Лера кивнул и присел над карасём – точно, на брюхе остался след от крючка. Тогда он обратил свой взор на Шуркину долю.

– А я вот этого! – вытащил он самого большого карася.

– А чем докажешь? – ухмыльнулся Шурка. – У тебя вообще не клевало.

– А я тебе сейчас по роже этим карасем заеду! – многообещающе взвешивая на руке рыбу, поднялся во весь рост Лера.

– А давай, – с лёгкостью согласился Шурка, подхватив спорного тринадцатого карася, который выглядел не менее увесисто.

Но битве рыцарей, вооружённых дарами Панского пруда, не суждено было состояться.

– Внучки, – вдруг раздался голос.

Обернувшись, мальчишки обнаружили перед собой сухонькую старушку.

– Внучки, – повторила она, – продайте карасика. Дед у меня болеет, ему карасика жареного хочется. Продайте, – и она достала из кармана халата мятую-перемятую денежку.

– Не продаётся рыба! – сердито пробурчал Шурка и стал нанизывать карасей обратно на общий кукан.

– А то б продали, – сказала старушка больше для того, чтобы закончить разговор.

Развернулась и пошла прочь, тяжело опираясь на палку.

Нанизав рыбу, Шурка в два счёта догнал старую женщину, сунул ей кукан в руки и также скоро примчался обратно.

– Пойдём вишню лопать, – миролюбиво предложил он.

– Пойдём, – кивнул Лера.

Друзья старались не смотреть в сторону старушки, которая стояла с куканом, навалившись грудью на палку, не двигалась с места и всё тянула им свою мятую денежку. Но если бы оглянулись, то увидели, что по лицу её текут слёзы.

Подхватив снасти, мальчишки направились прямо. Туда, где на летней кухне их поджидал суровый Евтух Васильевич, с самого утра заготовивший едкий вопрос на предмет богатого ночного улова.

Одним июльским утром во двор к Шурке ворвался взволнованный Лера.

– У нас клад есть! – сообщил он шёпотом.

– Какой клад? – опешил Шурка. – Где?

– Да вот тут, под нами где-то, – взялся объяснять Лера. – его пан после революции спрятал.

– Врёшь ты всё, – отмахнулся Шурка.

– Да мне моя бабка рассказывала. Знаешь глухого Алёшу?

– Ну?

– Этот дед раньше панский сад смотрел. Пойдёт с вечера сторожить, а наутро от него несёт, как из винного погреба.