– Может, его течением снесло? – предположил Шурка.

– Или сом утащил, – буркнул Лера.

– Да нет здесь ничего! – отмахнулся Речка, но всё-таки забросил «кошку» ближе к отмели.

Железные когти тотчас за что-то зацепились.

– Неужели «телевизор»? – обрадовался Речка. – Рыбы, наверное, напихалось в каждую ячейку по карасю.

Но вместо рыбацкой снасти на берег вслед за верёвкой выполз какой-то ночной горшок полный донного ила, из которого торчал пучок кучерявой травы с белыми цветками.

Шурка подскочил к находке.

– Гидрилла мутовчатая! – закричал он радостно Речке.

Речка не понял и нахмурился, полагая, что тот дразнится.

– Чего-чего? – спросил он с вызовом.

– Водоросли бентосные, – пояснил Шурка, исследуя находку, – всё целое – и стебель, и листья, и корни.

– Какие водоросли? – придвинулся Лера.

– Бентосные, – повторил Шурка. – Они или на дне лежат, или укореняются в донном грунте.

– А те, которые плавают, – показал Лера на реку, – вон ряска.

– Эти планктонные.

– Зачем вам водоросли? – поинтересовался успокоенный его пояснениями Речка.

– Гербарий собираем, травы там разные.

– Понятно, – кивнул авторитет, которого Елена Михайловна тоже не раз лечила травяными отварами.

Когда гидриллу изъяли, а горшок отмыли от ила, он оказался немецкой каской. Речка взялся её осматривать.

– Гляди-ка, – показал он дырку. – От пули, наверное. За неё «кошка» и зацепила. Так бы ни за что не достали.

Пока Речка возился с каской, Шурка с его разрешения вновь забросил железные когти. Авось ещё какая-нибудь растительность попадётся. С первой же попытки он вытянул на свет божий пропавший «телевизор». Сеть была перекручена и спутана невероятным образом. В неё набилось столько всевозможного хлама, что Речка за голову схватился. В одном месте «экрана» зияла внушительная дыра. И ни одной рыбёшки.

– Это щука, – сокрушённо вздохнул он. – Наверное, карась застрял, вот она его и ухватила.

Среди речного мусора мальчишки обнаружили обугленный по краям обрывок тонкого белого пластика. Сплошь разрисованный чёрными линиями, он походил на лицо древней морщинистой старухи.

– Карта-километровка, – определил Лера, который с четвёртого класса занимался в кружке по ориентированию на местности и неплохо разбирался в топографических картах.

Покрутив обрывок так и сяк, Речка отдал его мальчишкам.

– Пользуйтесь, – махнул он ладошкой.

Надев на себя каску, рыбацкий авторитет подхватил одной рукой «телевизор», другой – «кошку» с верёвкой и направился домой.

Оставшись одни, друзья взялись за изучение военного трофея. То, что карта фашистская, они не сомневались. На ней повсюду чернели надписи на немецком языке. Готический шрифт был впаян в белый целлулоид, как и чёрные линии, обозначавшие дорогу, речку с болотом и большой кусок леса. Лес обрывался вместе с обугленным краем карты. Как раз в этом месте и стоял загадочный крест.

– Слушай! – вдруг воскликнул Лера, внимательно изучив обрывок. – Да это же наша Тихоня. Вот луг, вот лес за речкой. И дорога эта есть, только не такая длинная.

– Так эту карту ещё при Гитлере составляли, – заметил Шурка. – Тут давно всё позарастало.

– А это что? – ткнул он пальцем в крест.

– Не знаю, – признался Лера. – Вообще-то крестом обозначают могилу или кладбище, или церковь, а ещё особый искусственный объект. Но там кресты другие. Этот ни на что не похож, слишком жирный. А под ним высота. Правда, номер не разобрать.

– Что за высота такая?

– Ну, гора, холм, возвышение, в общем, высота, – пояснил Лера. – Она на карте кругами с чёрточками наружу обозначена.

– А давай сходим? – предложил Шурка. – Далеко идти?