Естественно, благодаря стараниям СМИ страсти вокруг предстоящего процесса разгорелись нешуточные, причем задолго до объявления даты его начала. В газетах ежедневно мелькали статьи и резолюции «митингов трудящихся», резкие нападки на обвиняемых. В итоге о вине последних стали говорить как о неоспоримо доказанном (!) факте, а приговор по делу фактически оказался предрешенным. «Правда» старательно подливала масла в огонь, напыщенно вещая о «смраде бандитского подполья», «гадине, подползающей к тому, что для нас дороже всего», и тому подобных вещах. На страницах прессы повествовалось о связи зиновьевцев с контрреволюционной организацией Троцкого, существующей за рубежом, а также с фашистской охранкой – гестапо. Газетчики, старательно выполнявшие поступивший «сверху» заказ, кричали о том, что подсудимые – враги народа, которым нет пощады. Они, мол, посягнули на жизни «вождей народа» и посему слово принадлежит закону, который знает только одну меру для преступлений, совершенных троцкистско-зиновьевской бандой… В таком же ключе поспешили высказаться известные писатели, ученые, работники искусства. О какой же непредвзятости во время самого процесса вообще могла идти речь?! Заморочить головы пролетарским и крестьянским массам, уже давно привыкшим к тому, что они существуют среди огромной армии шпионов и врагов народа, оказалось довольно легко.

Так что общественное мнение к началу судебных разбирательств было подготовлено вполне надлежащим образом. Никому даже в голову не приходило, что большая часть сказанного – откровенная «липа».

Собственно, подсудимые «процесса 16-ти» оказались разделены на две группы, между собой практически не связанные. Пятеро молодых «врагов народа» являлись членами германской компартии, эмигрировавшими в СССР. Трое из них в начале 30-х годов примкнули к немецкой группе левой оппозиции, за что были с треском выдворены из КПГ. Правда, после принесения ритуальных покаяний эти молодые люди оказались восстановлены в компартии. В Советском Союзе эти граждане отличились тем, что увлеченно разоблачали «троцкизм», стряпая соответствующие статейки. Работали они в аппарате Коминтерна и в паре советских учреждений. Что же касается второй группы подсудимых, то в нее вошли 11 известных большевиков, которые в 1926–1927 годах принимали участие в так называемом «объединенном оппозиционном блоке». Наиболее известными лицами, угодившими на скамью подсудимых, были Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Смирнов и Мрачковский. Предварительное следствие подготовило документы, свидетельствующие о преступной деятельности арестованных. Эти материалы якобы со всей наглядностью «демонстрировали белогвардейскую сущность контрреволюционного троцкистско-зиновьевского блока». Речь шла о методе индивидуального политического террора, который должен был привести членов блока к захвату партийного руководства и власти в стране. Что же касается конспирации, то, по мнению следствия, обвиняемые пользовались «изощренным двурушничеством»: демонстрировали свою лояльность к политике партии, а также полнейшую преданность ЦК. Совершение же собственно терактов возлагалось на специальные группы и некоторых отдельных лиц. В деле фигурировали сведения о том, что секретарю Зиновьева Богдану, террористу-одиночке, поручили совершить убийство Сталина в секретариате ЦК осенью 1933 года. После того, как Богдан не смог выполнить возложенное на него поручение, руководители центра якобы довели его до самоубийства… В октябре 1934 года должно было состояться новое покушение на главу государства, подготовкой которого непосредственно руководили Каменев, Евдокимов и Бакаев. Ворошилова же поручалось устранить группе под руководством Дрейцера. К тому же, как доказывали материалы следствия, Зиновьев и Каменев одновременно разрабатывали операцию по уничтожению собственных агентов-террористов – для того, чтобы лишить ОГПУ возможности подобраться к ним лично. Все подсудимые с известными политическими именами твердо отказались признать себя виновными в данном случае. Зиновьев ядовито констатировал, что это все «из Жюль Верна, это арабские сказки».