Детство Роберт провел в разноплеменном, остром на язык, шумном, пропахшем рыбой и морем, воспетом множеством поэтов, пыльном, зато по-южному хлебосольном городе. Мать зарабатывала на жизнь шитьем, и маленькому Роберту приходилось развлекать себя самому. В умелых руках и бумага с острыми ножницами способна сотворить настоящие чудеса. У мальчика достаточно рано проявились художественные способности, и он, еще не умея писать, читать и рисовать, уже лихо вырезал ножницами из листов бумаги силуэты людей, ветряные мельницы, лошадей с телегами и пароходы.

Учиться юному Граббе не хотелось. Разве только рисовать. Интереснее бегать на пляжи купаться, кататься на трамваях, шнырять в пестрой толпе на шумной одесской толкучке, которую прозвали Тулоном, или ловить певчих птиц. Слушать их трели Роберт был большим охотником. Страсть к певчим птицам свела его с Эдиком Дзюбиным – они вместе жили на Степовой улице. Эдик был старше на восемь лет и тайком пописывал стихи, но дружбе мальчиков это совсем не мешало. Прошло много лет, и Дзюбин взял себе красивый, звучный псевдоним Багрицкий.

Вскоре началась Первая мировая война, но особого впечатления на одесситов она не произвела, – госпитали, солдаты, дымы военных кораблей на рейде. Зато революция и Гражданская война оставили сильные впечатления и незабываемые воспоминания – только попытка большевиков создать из одесских налетчиков и бандитов воинскую часть и отправить ее на фронт осталась в памяти одесситов навечно. В этом городе очень уважали шутников, но додуматься до такого!

Большевистские власти и не думали шутить – совсем еще юному Граббе это дали понять очень хорошо. Его мобилизовали в Латышскую Отдельную бронебригаду, которая срочно выступала на фронт против частей генерала Деникина: большевики затыкали расползавшиеся на части фронты чем и кем угодно, даже безусыми, не нюхавшими пороху мальчишками.

– Смерть Деникину! – кричали с перрона люди в кожанках с красными бантами.

Смерть подошла нe к генералу Деникину, а к Роберту возле станции Жмеринка. Офицерские полки, прошедшие горнило Первой мировой, в клочья разнесли эшелон одесских латышей вместе с ни разу не стрельнувшими бронемашинами. Умирать во цвете лет Роберту не хотелось, и он пешком отправился домой – без документов, без хлеба, без оружия и без надежды на лучшее будущее. Странно, но парень дошел!

– Уезжай отсюда, – сказал ему повидавший жизнь сосед. – Тебя как дезертира враз шлепнут. Я слыхал, есть в Питере художественная академия, где учат рисовать. У тебя талант, парень, непременно возьмут. Хочешь, договорюсь со знакомым машинистом на паровозе?

Рисовать Роберт хотел и страстно не хотел воевать. Со многими приключениями Граббе сумел добраться до холодного и голодного Петербурга и выдержал экзамены в Академию художеств. Получив диплом живописца, Роберт поддался уговорам приятеля и уехал в ставшую самостоятельной Латвию. Однако жизнь там оказалась не райской и на него часто смотрели косо, как на выходца из Советской России. Взвесив все «за» и «против», Граббе решил вернуться – ну их, господ соплеменников, с их мелким национализмом.

Как Граббе вновь очутился в СССР, история умалчивает. Теперь Роберт решил обосноваться в Москве. По счастливой случайности, он встретил в столице Эдика Дзюбина, ставшего поэтом Багрицким.

– Никому не рассказывай про Латвию и разгром эшелона, – посоветовал опытный приятель. – А я попробую тебе помочь.

И действительно помог. Граббе начал сотрудничать с издательством «Советский писатель», где оформлял и книги Багрицкого. Подрабатывал Граббе в театрах, делая уникальный грим, изготовлял теневые картины, писал полотна на продажу и жил в коммуналке. До войны его картины и рисунки дважды выставлялись за рубежом, в том числе в Нью-Йорке, но сам художник никуда не выезжал, кроме отдаленных уголков России, Кавказа, Средней Азии, Памира.