Проснулась я, когда на улице уже полностью рассвело. Сидя в кровати, пыталась осознать, что же не так. Почему не покидает чувство, что я изменилась?

Выспалась я, как никогда. И аппетит разыгрался нешуточный. Налила себе кофе и соорудила неприличных размеров бутерброд с колбасой. Сейчас позавтракаю и отправлюсь к бабуле.

Наташа пришла, как и обещала.

– Встала? – заголосила она с порога. – Вот и отлично! А то думала, будить тебя придется.

По выходным я любила поваляться в постели. Могла даже затянуть с этим делом. Тогда бабушка ворчала, что все нормальные люди уже обедают, а я только завтракаю. Но, не виновата же я в том, что сова. Для меня в будние дни вставать в половине седьмого было настоящим испытанием. И я склонялась к мысли, что привыкнуть к этому невозможно.

Наташка же, напротив, была жаворонком. И частенько, когда мы с ней планировали что-нибудь на утро выходного, не срывалось задуманное только благодаря ей.

Оставив вещи в гардеробе приемного покоя и купив там же бахилы, мы поднялись на четвертый этаж. Медсестра на посту равнодушно поинтересовалась, к кому мы, и сообщила, что бабушку перевели из реанимации в палату интенсивной терапии. Я так обрадовалась, что опять едва не прослезилась.

– Неудобно, приперлись с пустыми руками, – сокрушалась Наташа, на пути к палате.

– Мы же не знаем, что ей можно. Сейчас разведаем, а потом я наготовлю и принесу.

Я знала точно, что бабушка поймет правильно и не обидится.

Палата была двухместной. Наверное потому, что интенсивной терапии. В тринадцать лет я целых три дня лежала в больнице с подозрением на аппендицит. Воспоминания сохранились кошмарные. Ряды коек с панцирными сетками, между которыми вдвоем не разминуться. Нестихающий шум, детский плач, духота… Я думала, что везде так. А тут тишина, стерильная чистота… В общем, я была приятно удивлена.

Бабуля казалась такой бледной и хрупкой на огромной кровати с поднимающимся верхом, что я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Но когда увидела улыбку на ее лице и что-то похожее на румянец, успокоилась. Вечно я все драматизирую.

– Баб Маша, ну вы нашли время болеть!

– Тише ты, оглашенная! – шикнула на Наташу бабуля, кивая на соседнюю кровать. Впрочем, поздно. Девушка – соседка уже проснулась и сонно таращилась на нас.

– Ой, простите, – без тени раскаяния в голосе проговорила Наташа и бодро затопала к единственному в палате стулу.

Мне ничего не оставалось, как присесть на краешек кровати.

– Как ты? – спросила я, с опаской поглядывая на тоненький проводок капельницы, тянущийся от бабулиной руки к штативу.

– Гораздо лучше, температуру сбили. Вот, капают все время… – Бабуля улыбнулась, и у меня на душе сразу потеплело. – Я бы хоть сегодня отсюда сбежала, да врачи говорят, что лечить будут неделю.

– Чего это ты придумала? Лечись, сколько положено.

– Ты ж там совсем одна.

– И мне не десять лет, – погладила я морщинистую руку.

– Я за ней пригляжу, баб Маш, – хохотнула Наташа из своего угла. – Баловаться не разрешу.

– А за тобой-то кто приглядит?

– Да, все нормально, баб Маш, справимся, – успокоила ее Наташа. – И вам тут скучать не дадим.

– Что тебе принести? Кормят нормально? – снова спросила я.

– Да, ты знаешь, – встрепенулась бабушка. – На завтрак давали очень даже приличную запеканку и какао. У меня даже аппетит разыгрался. Так что, ничего не нужно.

– Ладно, сами разберемся, – кивнула я. – Бабуль, я тут вещицу одну нашла…

И достала из сумки коробочку с брошью.

– Не знаешь, что это? И главное, откуда?..

– Ничего себе, красотища! – материализовалась за спиной Наташа.