В результате доля рабочих со стажем до года в общей их численности составила: в 1927–1929 годах – 11–12 %; в 1930 году – 23,5; в 1931 году – 27,6 %; со стажем до 3 лет: в 1929 году – 31,5 %; в 1932 году – 56,4 %.[113] Если учесть, что даже до первой пятилетки значительная часть рабочих сохраняла связь с деревней, а около 20 % из них в 1926–1929 годах имели в деревне землю, станет ясно, насколько усилился вес крестьянских элементов в рабочем классе.

Следует отметить, что столь бурный рост спроса на рабочую силу предопределил успешность введения 7-часового рабочего дня и досрочного (по сравнению с пятилетним планом) решения задачи ликвидации безработицы. Уже в 1930 году повсеместно ощущалась нехватка рабочей силы.

На 1 сентября 1930 года биржи труда не могли удовлетворить заявок народного хозяйства на 1 млн. 67 тыс. рабочих мест. 9 октября 1930 года Наркомтруд СССР принял решение о посылке 140 тыс. безработных, еще зарегистрированных на биржах труда, на работу и о прекращении выдачи пособий.[114]

Однако столь массовое разбавление рабочего класса крестьянством имело и отрицательные стороны. Падала трудовая дисциплина, и были введены чрезвычайные меры: руководители предприятий получили право оперативно наказывать нарушителей дисциплины – штрафовать, переводить на другую работу, увольнять и т. д.[115]

Ситуация с рабочей силой, как и обстановка борьбы за высокие темпы любой ценой, нередко вела к понижению качества продукции. Как отмечалось на XVI съезде ВКП (б), брак, простои и прогулы по одной только ленинградской промышленности привели в 1929 году к потере около 300 млн. руб.[116]

Негативные тенденции, связанные с чересчур быстрым ростом численности рабочих, перерасходом капиталовложений, медленным увеличением производительности труда, не могли не сказаться на величине заработной платы. Немалое влияние на динамику реальных доходов оказывало и положение в сельском хозяйстве. Однако снижение реальных доходов сопровождалось быстрым ростом номинальной заработной платы при одновременном росте цен на предметы потребления.[117] Характерным для этих процессов было то, что динамика цен отрывалась от движения себестоимости продукции, а динамика заработной платы – от изменений в производительности труда (см. табл. 1).

Таблица 1

Такое соотношение производительности труда и зарплаты в свою очередь повлияло на рост себестоимости продукции. Рост среднегодовой зарплаты перекрыл плановые наметки пятилетки, составив в 1932 году 144,1 % к плану (в промышленности – 123,9 %), она увеличилась с 1928 по 1932 год на 103,6 %, т. е. более чем вдвое.[118] По первому пятилетнему плану себестоимость промышленной продукции должна была сократиться на 35 %, оптовые цены по группе «А» – на 21,1, по группе «Б» – на 12,6 %. Фактически же уровень себестоимости при некоторых колебаниях почти не изменился, цены в группе «А» снизились на 0,4 %, а в группе «Б» возросли на 112,9 %. Некоторый (хотя и небольшой) рост себестоимости промышленных изделий привел к сокращению прибылей промышленности, а в 1931–1932 годах – к ее убыточности.[119]

В результате финансирование капиталовложений уже не могло основываться на собственных накоплениях промышленности. Тем более, что прибыли хозрасчетных предприятий стали почти полностью изыматься бюджетом и государственной банковской системой. Положение о трестах 1927 года увеличивало хозрасчетную самостоятельность предприятий и трестов, сокращало общий размер изъятий из прибыли, оставляя в их руках специальный капитал расширения, часть которого мобилизовалась банковской системой. Законы же 1929 и 1930 годов последовательно сокращают долю прибыли, остающуюся у предприятия. Если в 1929 году это делается еще довольно осторожно и изъятия из прибыли не достигают даже величины, характерной для 1923–1927 годов, хотя одновременно усиливается мобилизация собственных средств предприятия банковской системой, то закон от 9 сентября 1930 года, не церемонясь, охватывает у предприятий сразу 81 % прибыли.