Брюссель гудел.

Центральная площадь, толпы туристов, кафе с извечными завсегдатаями, доносящиеся с дороги гудки полицейских сирен. Здесь никогда ничего не менялось: все так же высился в небе шпиль высокой готической ратуши, все так же продавали в каждом окне Бельгийские вафли и здоровенную клубнику в шоколаде.

Я облизнулась, поудобней перехватила объемный пакет с рулонами золотистой вышитой ткани и, огибая фотографирующихся на фоне знаменитой архитектуры людей, направилась через площадь. Винная лавка находилась на углу, рядом с шоколатье, а магазин домашней утвари – вниз по улице. Надо поторопиться.

Бутылки в тяжеленных пакетах грохотали, плечо оттягивали две объемные сумки; я осторожно занесла их в сени, поставила у стены, прикрыла за собой деревянную дверь и отдышалась. Ух, куртка промокла от пота: там тепло, здесь холодно, все второпях, все на бегу, но подарки понравятся. Раздадим утром, скажем, что от нас всех…

Из комнаты доносилось хоровое пение, значит, дошло и до этого. Слаженно голосили и деды, и бабки, кто-то подыгрывал на гармошке. Я толкнула дверь в избу и оторопела: отпаренный и отмытый спецотряд с полотенцами на влажных волосах и красными лицами уже расположился за столом.

На коленях Эльконто ерзал чей-то внучок, к Баалу (видимо, не удержалась в нахлынувшей ностальгии) привалилась плечом порозовевшая Васильевна, Рен держал в руках стопку с настойкой и, расчувствовавшись, покачивал в такт песни головой, а Чейзер показывал одному из любопытных дедов военный нож, который, насколько я помнила, всегда носил в голенище сапога. Остальные пытались подпевать, видимо, песня по чьей-то просьбе шла по второму кругу.

Боже мой, даже угрюмый Канн, и тот старался вторить…

Так-так-так!

Удался, однако, вечерок-то!

Людмила – полная тетка лет сорока, что жила по соседству с бабушкой – заметив меня, наклонилась и прошептала:

– Тебя по-большому пронесло, небось? Чего-то долго не было. Давай принесу отвар из укропа, для желудка как раз.

Я стерла в лица удивление, сдержала расползающуюся по лицу улыбку и покачала головой.

– Спасибо. Мне уже лучше.

Та понимающе кивнула и перевела взгляд на сидящих за столом парней.

– Вот иностранцы, а ты поглянь какие хорошие, а? И водку пьют, и поют… Вот бы прижились!

– Да уж, – крякнула я и подмигнула сидящему у самой стены Халку. Тот захрустел соленым огурцом и подмигнул в ответ.

«Иностранцы» жителям деревни полюбились.

И потому мы покинули Полысаевку не рано утром, как планировали накануне, а только к шести вечера.

Сама я проснулась около полудня в доме той самой соседки Людмилы, потому как начала клевать носом прямо за столом, пока веселье находилось в самом разгаре. Где спали остальные, для меня осталось загадкой, но ко времени моего пробуждения они уже успели починить покосившийся забор Ильичны, закрепить отошедшие и рассохшиеся ставни бабы Вари и ей же перетянуть бельевые веревки во дворе. Узнав о «Тимуре и его команде» к Варваре поспешили и другие, начали просить помощи с сараем, с сенями, с печью и еще Бог знает с чем…

Только и видно было знакомые силуэты парней, шагающие по покрытой лужами дороге от одного дома к другому. Вот так завезло!

Я хихикала. Сами подвязались…

Деревенские бабы восторгались: при гостях ни один худой алкоголик не показывал носа наружу, мужики, затянув пояса, ходили вокруг петухами, все вдруг сделались деловыми, дружными и веселыми.

К трем часам сели обедать, а позже тот самый дед, что вчера вечером рассматривал нож Чейзера, неожиданно пригласил всех смотреть его боевые награды, да слушать фронтовые рассказы. Дед старый, почти слепой, как отказать…